- А каб не пошли с тобой? - усмешливо подзадорил старик. 

- Повел бы чертей собачьих! - с жаром воскликнул Стенька. 

- Водить человеков - великое дело, - серьезно заметил рыбак. - Сам идешь да споткнешься - себе и ответ за свою башку, а людей ведешь - не споткнись!.. Иван Болотников был таков - ты слыхал? Почитают его на Дону? Хорошо! Он почета достоин, Иван-то Исаич, за то, что народ возлюбил, а не власть свою над народом. Правдой горел, как огнем... Молодой я тогда был, в твоих же годах; любил его, света. Легко за ним было на битву идти, даже смерть принять было легко за его великую правду... Вот кто, Степан, комаров-то не шлепал на роже, а на всю Русь костер зажигал... Зрячий вож был Иван Исаич. И слепым от правды его светло становилось! Ведь все человеки во мгле ходят: кто не вовсе слеп, и тот тоже бельмаст, как в тумане... А вожом быть, водить человеков - глаз нужен зоркий! 

- Пошто, дед, говоришь, что все люди слепы? Отколь слепота? - задорно спросил Стенька, привыкнув к тому, что дед говорит как бы притчами. 

- От безмыслия, сын: люди по вере ходят, а вера слепа есть. 

- Так что же, безверием жить?! Чай, не нехристи русские люди! 

Старик усмехнулся. 

- Апостол Фома в Исуса Христа не верил, и сам Христос ему дал уверенье: ребра свои пощупать велел. И я тебе так-то: пощупал - тогда уж и верь на доброе здравье!.. 

- Щупать на что, когда бог дал глаза?! Кто слепой, тот щупат! - возразил Степан. 

Старик качнул головой. 

- Иной раз и зрячего глаз видит луг, а ступил ногой - топь! Ощупал ногою - твердо! Тогда человеков веди... 

- А есть на свете, чего ни зрети, ни щупать не мочно? - добивался Степан. 

- Люди бают, что в море - русалки. А ты спроси меня: дед, мол, ты море изведал, - есть в нем бесовски девы? Что ж я скажу? Не видал. Люди бают, что есть на свете, чего ни зрети, ни щупать. А как они знают?! 

Старик без промаха бил стрелою лесную дичь, и Степан удивлялся его искусству. 

- Меток я смолоду был, - сказал старый рыбак. - Для того и держали нас, вьюношев метких, рядом с самим Иваном Исаичем в битвах. От всякого худа, от злобы, от пули и от меча берегли мы его... Ан сберечь не сумели! - со вздохом добавил рыбак. 

- Да, может, та пуля была с наговором, какая его достала, - подсказал в утешение Стенька. 

- Нет, пуля его не достала, Степанка. Лжа да нечестье людское его доконали. Вся правда его была нечестью и лживцам гроза, и он всегда лицемерье и лжу издалека видел... 

- А тут сплоховал? - спросил Стенька с сочувствием. 

- И тут тоже видел, да никому не сказал. Сам себя на погибель предал, чтобы народ упасти от расправы. Такая была в его сердце великая правда... 

- Все "правда" да "правда" - а что же за правда его? - перебил старика Степан. 

Лицо старика просветлело. Он отложил челнок для починки сети и поглядел в сторону моря, словно там, в широком просторе, увидел того, кого так любил... 

- Святая, великая правда была его, малый. Хотел он соделать, чтобы всяк на земле был всякому равен, чтобы никто не смел воли отнять у другого. Явился народу Исаич, как витязь божий, в ясном доспехе, собою красив, отважен, глаза как небесные звезды, а голос его таков, что глухой услышит и мертвый подымется на призыв того голоса - столь повелителен, и могуч, и ласков. И шли за ним тучи народу - вся сирая Русь возмелася, тьмы нас было. Со всех городов и с уездов вставали, бросали жен, матерей, избы, кто - с вилами, кто - с топором, тот - с косою... и шли... Шли, как гроза, по боярской Руси, поместья и вотчины дымом спускали, ненавистников воли народной секли и мечом, и косой, и оглоблей башки мозжили... Глянешь, бывало, вокруг, на четыре ветра, - и всюду играет зарево в небе - не от пожаров, костры пылают на стойбищах ратных... Рать сошлася великая нас. Города полоняли, и дальше все больше нас шло на Москву, за великою правдой, противу бояр. Устрашились бояры, дворяне да с ними слепцы, подголоски дворянски - холопья, стрелецкое войско, ударили встречу нам боем. Великие битвы то были, Степанушка. Никто не хотел никому поддаваться живьем. Наших три тысячи один раз окружили, не миновать было в руки боярски попасть, и милость сулили, кто сдастся на волю гонителям правды, Ан никто не схотел: порох взорвали и сами сгорели - три тысячи душ. Ты помысли, сколь жесточи было в тех битвах! Легко за ним было идти на смерть и на муки... Да боярская сила осилила нас. Ружье у них доброе было, не то что у нас - топоры да косы... Нас в Тулу в стены загнали. Сидим мы, как волки в логове, только зубами ляскаем. Обложили нас воеводы со всех сторон. Голод пришел, пухнуть стали... Ан дьявол навел царя на великую хитрость: потоп напустили на город. Чистый ад сотворился: вода прибывает, люди мятутся, жены плачут, малых детишек несут ко Ивану Исаичу - мол, погляди, пощади младенцев, спаси их невинные души! Исаич хотел сам к боярам пойти, отдаться на милость за город, да народ не пустил его. "Ты, кричат, нас один отстоишь от злодеев. Тебя заберут, а там уж и нас всех под ноготь задавят". Про тот спор бояре прознали, и царь присылает сказать, что ни волоса с головы Ивана не упадет, коли он своей волей отдастся. Исаич на те слова посмехнулся. "Пойду, говорит, не держите, сам царь обещает милость". Народ отпустил его. Стал Исаич прощаться с нами, со ближними со своими, да молвит: "Бегите, братва, куды кто сумеет. Погинуть вам вместе со мною. Обманут бояре народ!" Нам бы его удержать в те поры, вылазкой выйти, пробиться сквозь царское войско, да, безмозглые дурни, поверили царскому слову и брата великого, брата святого, солнце народное загубили! 

- Чего же с ним сталось? 

- Ослепили его, в кайдалы заковали, а там и совсем задавили, и мы не погинули от позора того, стыдом, срамники, не сгорели, остались в живых!.. Ныне вспомнишь, и то совесть жжет!.. 

- Неужто же царь сбрехал?! Как то мыслимо, чтобы царь был обманщик? - даже понизив голос, спросил пораженный Стенька. 

- А он был не истинный царь - подставной, боярский корыстник Васька Шуйский. За ту свою лживость да за корысть и на престоле не усидел... 

- А с вами что сталось?