"Сколь богатства, сколь денег здесь, у московских людей! - думал он. - Торговый гость не потащит без дела товар на майдан. Знать, все раскупает Москва... Куда столь добра, как в прорву?!" Он проталкивался вперед, стирая с лица пот мягкой кудрявой шерстью своей папахи. 

- А ты их ладонью, ладонью погладь - девическа шейка! - уверял продавец, поглаживая и похлопывая узорчатые зеленые сапожки. - Сафьян лучший, заморский! Сам в Черкасске у турчина покупал. Месяц вез через горы да по лесам... В пути от донских казаков отбивался саблей, троих порубил, что хотели пограбить, - врал продавец. - Таким сапожкам на Дону цена тридцать алтын... 

Такие сапожки, на высоких, подкованных серебром каблуках с золочеными бубенчиками на загнутых вверх носочках, были на Дону в чести у щеголих плясуний. 

- Силен языком ты секчи-то донских казаков! - взъелся Стенька. - И брешешь все: не та у нас на Дону им цена. 

Молодица, которая торговалась за сапожки, то и дело пощелкивая орешками, со смехом оглянулась на голос Стеньки. Она сверкнула веселым задором из-под густых ресниц. 

- Ай да казак! Откупил бы, коль ведаешь цену, да мне подарил бы! - сказала она. 

Стенька смутился под ее озорным взглядом и не нашел, что ответить. 

- Э-э! Да ты еще молоденек, не дожил до денег! - добавила озорница, заметив его смущение. 

Обронив свою шутку, она отошла от лавки, больше уже не взглянув на Степана. 

- Ты кому нанялся тут купцов отгонять от лавок?! Дорог товар, тебе не рука - и ступай себе мимо! - напал на Стеньку продавец. - Таких, как ты, казачок, дают у нас на деньгу пучок, а в пучке по две дюжины. 

По Стенькину нраву, тут бы вступиться в драку за честь казаков, но, раззадоренный молодицей, он почти не слыхал, что выкрикнул продавец. 

- На, считай! Да живее! - воскликнул он, звякнув о ларь рассыпчатой горсткой мелкого серебра. - Давай! - Он схватил сапожки и взглянул вслед красотке. 

Желтый летник ее с собольей опушкой мелькал уже далеко в толпе. 

- Беги догоняй! Обласкает! - насмешливо крикнули за спиной Степана. 

Пробиваясь локтями через базарное скопище, Стенька уже не глядел ни на людей, ни на товары. 

"Кину ей сапожки, повернусь да уйду", - запальчиво думал казак. 

Но на площади, не доходя кремлевской стены, еще теснее сомкнулась толпа. Молодица пропала в сутолоке сотен людей, да и сам Стенька вдруг позабыл о ней, увидев жестокое зрелище казни. 

Распластанного на земле человека палачи хлестали с двух сторон по голой кровавой спине плетями. Тот извивался и плакал по-бабьи, с визгливым истошным воем, стараясь вырваться из-под помощников палача, сидевших у него на ногах и на голове. 

- Глупый мужик-то: кричит, только силу теряет, - заметил один из зевак. - Что больше терпеть, то легче. 

- Аль ты сам испытал? - спросил кто-то, стоявший рядом со Стенькой. 

- Кто нынче в Москве не битый? - ответил третий. 

- Плети - не кнут, - заговорили в толпе, - с плетей не помрешь. Что реветь-то белугой! 

В тот же миг недалеко в стороне раздался словно звериный рев, заглушивший визгливые крики. И вся толпа потянулась на крик, к более страшному зрелищу. Стенька двинулся вместе с другими, и сквозь расступившуюся и поредевшую толпу он увидел картину, подобную той, какую живописец изобразил в притворе черкасской церкви, где были написаны посмертные муки грешных казацких душ: хвостатые черти хлестали закованных и привязанных к столбам грешников длинными, извивающимися кнутами... 

С сапожками в руках, растерянный, стоял Стенька, глядя, как палач с тяжким кряканьем обрушивал на спину жертвы кровавый кнут... 

Какой-то старик невдалеке от Степана сидел на телеге. Казак заметил, что старик пристально смотрит ему в лицо. 

- Ты, видно, впервой на муки глядишь? - обратился старик к Степану. 

Степан оглянулся с безмолвным вопросом. Вдруг понял, что на лице его отразилась жалость, и застыдился ее. 

- Вишь, сердце в тебе не зачерствело: боль за другого чуешь. Округ-то народ как на свадьбу смотрит, - пояснил старик. 

- А сам ты? - спросил Степан. 

- Сына казнить сейчас учнут... А я, вишь, с телегой. После кнута пешки не пойдешь!.. 

Старик вдруг громко хлебнул воздух, губы его искривились, и он рукавом торопливо вытер слезу. 

В это время помощники палача взялись за нового преступника - здорового, рослого парня с кудрявыми волосами. Стыдясь толпы, он едва взглянул на людей и опять опустил глубоко запавшие, обведенные синяками веки; красивое лицо его исказилось испугом. 

Помощники палача привязывали его к столбу деловито, не торопясь, как лошадь в кузне. 

Старик на телеге отчаянно закрестился. 

- Петрунька, Петрунька, - шептал он. - Дай, господи, легкую боль!.. 

Подьячий возле столба стал читать приговор. Парень был пойман на грабеже подвыпившего попа, когда в пасху тот после праздничного обхода дворов по приходу возвращался домой с пасхальными приношениями. Парня схватили на месте прохожие стрельцы. 

В толпе пошутили: 

- Ты б, дурак, угостил стрельцов куличами - они бы тебя и пустили! 

Но шутки вдруг прервались. В тишине со свистом взлетел кнут, и вместе с первым ударом красавец малый как-то по-детски, негромко и жалобно вскрикнул... 

Кнут сразу рассек на нем кожу до крови. 

- С кровью-то легче. Когда пухнут, хуже! - сказали в толпе. 

Парень вскрикнул еще раз и два и вдруг весь обвис... 

- Иной, глядишь, мусорный мужичонка, да терпит, - со знанием дела заметил какой-то посадский, - а тут: посмотреть - богатырь, ан прокис! 

- Слабенек! - поддакнул второй. Ядреных всегда-то скорей засекают... 

... Вместе с другими Стенька пошел вслед за скрипучей телегой, на которой отец увозил сына с места казни. Они шли гурьбой в облаке раскаленной пыли, словно провожая покойника. Опасаясь сыщиков, люди, ропща вполголоса, осуждали жестокость судей. Иные, обгоняя соседей, приближались к телеге и кидали гроши на залитую кровью рогожную подстилку... 

И казацкий Дон сурово карал воров. Был в Черкасске, на площади, столб, к которому привязывали виновного, и каждый прохожий мог его ударить плетью, не то и дубинкой - как круг решит. Были случаи, когда за тяжелые преступления войсковой круг приговаривал побить казака камнями или в мешке бросить в воду, а то привязать к конским хвостам и разодрать на части. Стенька слыхал о таких приговорах, но сам никогда не видел подобной казни в своей станице или в Черкасске. А тут сразу столько мучений перед глазами!..