- Ершист дворянин! Воеводства донского просит! - спокойно сказал Разин. - Посадите, братцы, его воеводой к донским ершам! 

Десяток разинцев подхватили злосчастного дворянина и потащили его топить в Дону. Евдокимов что-то кричал, упирался, но за гулом толпы его слов было не слышно. 

- Степан Тимофеич! Крестник! Да что ж ты творишь-то, Степан! Дон губишь! - в отчаянье прохрипел побледневший Корнила. 

Разин обернулся к нему, словно только сейчас его и заметил: 

- А-а! Батька крестный! Здорово, здорово! - с неожиданной приветливостью воскликнул он, словно не произошло ничего особенного. - Корнила Яковлич, мы ведь с тобою сто лет не видались! - Степан насмешливо тронул шапку. 

- Здравствуй, Степан Тимофеич! С приездом на Тихий Дон! - растерянно и нелепо отозвался Корнила. 

Разинцы, обступившие толпою помост, рассмеялись. 

- Был, был "тихий", ан мы тут шуму тебе натворили! - усмехнулся Разин. - Да то не шум, атаман, а шум-то еще впереди! 

Степан повернулся к площади. 

- Слушай, Войско Донское! - зычно и властно призвал он, и все вдруг утихло. - Тот боярский подсыльщик приехал на Дон, чтобы свару меж нами затеять, чтобы мы друг на друга из-за царского хлеба, как голодные псы али волки, полезли кровь проливать, а как станем друг друга бить за хлебное жалованье, тут с Воронежа пять стрелецких приказов нагрянут, боярски порядки у нас на Дону заводить, он сам в воеводы донские влезет, а крестному батьке в дар за собачью послугу пришлют из Москвы боярскую шапку аршина в два, - Степан показал ладонью высоко над головою Корнилы, - да шубу зо-лотную, да боярскую вотчинку на Дону, и казаков так станиц три в крепостные - то-то! - Степан обратился к Корниле. - Так, что ли, затеяно между вами было? - внезапно спросил он. 

Обильный пот стекал по лицу войскового атамана. Он понял, что пришел час смертельной расплаты. В недоумении, как и откуда Степан мог узнать о беседах его с Евдокимовым, Корнила даже и не искал себе оправдания и безнадежно молчал... 

- Так сговорено было! - твердо ответил вместо Корнилы сам Разин. - За каждую бочку казацкой крови Логинке Семенову, Мишке Самаренину да Корнейке Ходневу - по шапке... 

Называя их имена, Степан взглядывал то на одного, то на другого из них, и один за другим они опустили головы... 

- Вор, боярский подсыльщик смущал батьку крестного быть с ним в совете со всей войсковою избой, - продолжал Степан. Он взял Корнилу за плечи и, повернув, как подростка, поставил его рядом с собой лицом к площади. - Батька хоть мне про то ничего не сказал, ан я сам узнал! - хитро тряхнув головой, говорил Разин. - Мы ведь с батькой такие "дружки": он только чего умыслит, а я уж все знаю!.. 

- Сердце сердцу-то весть подает! - вставил Каторжный. 

Казаки засмеялись всей площадью. 

- Степан Тимофеич... - несмело заикнулся Корнила. 

- Ты, батька, молчи. Я сам за тебя вступлюсь и в обиду не дам, - перебил его Разин. - Мы с батькой жалеем казацкую кровь, - обращаясь к собранию, с полной уверенностью в своих силах, насмешливо и спокойно издевался Степан. 

- Хоть батька тебе того не сказал?! - крикнули с площади. 

- Я и сам сдогадался! - откликнулся в лад Разин. - У нас с ним всегда любовь да совет: я - вправо, он - влево. На том и живем! То у нас все и мирно! Верно ведь, батька? - спросил Степан и крепко прихлопнул Корнилу по шее. 

Казаки снова захохотали. 

- И мы на том, братцы, с батькой договорились, - продолжал Разин. 

- Он сказал али ты за него сдогадался?! - весело перебили его из толпы. 

Степан подмигнул казакам. 

- ...чем нам батьку в Дону топить с дворянином либо его на осине повесить, а мы с ним ладом сошлись - на кругу спросить Войско Донское: кто хочет Корнилу слушать, тот... - Степан оглянулся на донскую старшину, воровато блуждавшую взглядами, схватил за ворот есаула Семенова и легко, как щенка, швырнул его влево с помоста, в толпу кармазинников, - вот туда иди, влево, ко всей казацкой измене! - добавил Степан, даже не поглядев в его сторону. - А кто хочет со мной стоять против бояр, за казацкую волю, за правое дело, те иди становись тут по правую руку... Давай, молодцы атаманы, ходи веселей! - задорно выкрикнул Разин. 

Большая площадь Черкасска вдруг вся всколыхнулась и зашумела говором, криками. В пестрой толпе закипело, словно в большом котле. Слышалась брань, кое-где завелась и кулачная потасовка. 

Степан выжидающе, молча смотрел на все, что творится. Старшинская кармазинщина и домовитое казачье беспомощно барахтались в огромной толпе, как крысы, которых несет поток половодья. Разин видел с помоста, как кто-то из казаков влепил по шее богатею Ведерникову, как какой-то отерханный казачина, должно быть работник, бьет по скулам ростовщика-живодера Карпа Багаева, а долговязый Прохор Багаев, его родной брат, бросив Карпа в беде, торопливо уносит ноги, хоронясь в толпу... 

"Полетела теперь ко всем чертям понизовая богатейщина!.. В Запороги послов пошлю, звать в союз к себе Запорожское войско; на Волгу поход подыму, а там уж и Яик не за горами! - думал Степан. Он ликовал. Сердце стучало радостно, грудь дышала словно морским простором, глаза его жадно вбирали зрелище этой толпы. - По правде с народом во всем, и народ за тебя горой, как за божью правду, будет стоять. Вот уж Дон так Дон! Где еще столь-то дружного, смелого взять-то народа?! Богатырщина! Сила-то, сила какая в них! А ну, наступи им на хвост! Небось ныне сами дивятся, что так-то дались домовитым себя оплести... А более уж во веки веков не дадутся!" 

Степан даже и не смотрел на пожелтевшее лицо осунувшегося и сгорбленного Корнилы, который все еще продолжал стоять рядом с ним на помосте. Степан позабыл о нем... 

На кипящей площади, между двумя враждебными толпами, начал обозначаться узкий проходец, но не все еще было окончено: казаки еще спорили и шумели, продолжая отходить вправо. И все меньше и меньше становилось приверженцев старой старшины - будто жидкость переливалась из одной посуды в другую... 

Но вот между сторонами пошла перепалка да перекличка: 

- Тю! Иван Борода! Ты куда к кармазинникам влез?! Знатный зипун у тебя: гляди, латка на латке! Гоните его, домовитые, он вам наряды ваши загадит!