- А из народа чтобы в ответ закричали: "Да ты, мол, сбесился, Корней? Воры в зиму нас не кормили хлебом, а сами-то сыты были!" - подсказал Корниле Семенов. 

- Да чтобы с другой стороны закричали: "С того нам зимой было хлебом скудно, что Кагальник в пути похватал купецкие караваны! Нашу долю, мол, мужики пожирали зимой!" - подхватил Ведерников. 

- "А государь из-за них нам целый год хлеба не слал!" - с увлечением воскликнул Семенов, подражая возгласам, раздающимся в таких случаях на казацком кругу. 

- "Да воровской атаман Степанка вино из хлеба курил, а у нас дети голодом плакали!" - так же задорно выкрикнул Самаренин. 

- "Помирали!" - поправил Корнила. 

Войсковой старшине уже представлялось, как завязалась на берегах Дона кровавая схватка за царский хлеб... 

И не прошло трех дней после отправки гонцов по станицам, - к Черкасску начали съезжаться казаки. Многие, чуя, что круг собирается неспроста, захватывали с собою не только сабли, но и походную справу: пищали, мушкеты, пороховницы... 

Наступил день, назначенный для войскового круга. 

Стояло ведро. В апрельском небе плавали редкие облачка. День выдался жаркий, и в толпе на площади, у войсковой избы, было душно. С десяток атаманских лазутчиков шныряло тут, подслушивая казацкие речи, чтобы передать атаману все разговоры. 

Хотя из собравшихся еще никто не знал, о чем будет речь на кругу, но все разговоры все же были о разинцах и новом разинском городке. 

То, что большинство круга составляли казаки из самого Черкасска, давало старшине уверенность в полной победе ее на кругу. Именно черкасские казаки больше других были обижены на кагальницких за то, что осенью перехватил Кагальник шедшие к ним купеческие караваны со свежим хлебом и лишил их зимних запасов. 

Из окна войсковой избы старшина с одобрением посматривала на подъезжавших вооруженных казаков, заранее представляя себе, что прямо отсюда, с площади, тотчас же после круга двинутся станицы в поход под кагальницкие стены и нагрянут на Разина внезапной, грозной осадой... 

И вдруг, только солнышко начало припекать, как стали подваливать конные и в ладьях верховые станицы, которых не ждали. Удивленные старшинские лазутчики услыхали, что Разин снимает дозоры и позволяет казакам идти на низа. 

- Вчера мы, конные, шли мимо Степанова острова, - рассказывал молодой казак из верховьев. - Смотрим - сам вышел. Стоит, глядит. Крикнули здравье ему. Шапку тронул. "Куды держите путь?" - спрошает. В Черкасск, мол, на круг атаманы звали. "Круг, спрошает, к чему?" Мол, не ведаем сами, должно, про пожар во храме. Что церковь сгорела, так новую строить... И он рукой махнул: "Добрый путь!" А мы ему: что же, мол, вы не идете? Он баит: "У нас тоже круг. Недосуг в Черкасск". 

Толпа казаков со вниманием и любопытством слушала рассказчика. 

- А нас к себе звал! - с гордостью подхватил второй казак из толпы. - Мы на челнах мимо шли. А с острова грозно так: "Стой, казаки!" Мы и пристали. Вышел какой-то на берег - не ведаю, сам или нет. "Куды путь?" В Черкасск, мол, на круг. "А что вам, спрошает, Черкасск? Шли бы к нам, все дела без Черкасска рассудим". Мы: мол, там войсковая изба, и старшинство, и все атаманы. А он: "И у нас атаманы не хуже, а старшинство в Черкасске одни толстопузы да толстосумы. А наше старшинство такие же казаки, как и вы. Те себе норовят по корысти, а наши вершат по правде". А мы ему: ты, мол, все-таки нас отпусти, сударь, далее ехать, мол, нам поспешать в Черкасск. Он как засмеется на всю реку. "Да нешто я вам на хвосты наступил - отпустить умоляете?! Смех! Езжайте своею дорогой!.." 

До начала круга вся площадь кипела говором в небольших толпишках и кучках. Держались больше станицами. Верховые с верховыми - там было достаточно и лаптей, и домашней поскони. У понизовых богаче одежда, сапоги с острогами, сабли. Верховые косились на богатеев, шел ропоток: 

- На них кагальницкий-то кличет... Кармазинны кафтаны драть! 

- Не на них - на дворян да бояр. 

- И тут, глянь, бояре донские! 

- Небось как засечну станицу1 куда на степя выбирать - "давай верховых!". А пошто верховых? "А ваших станиц никуды не послали!" А как на станицу в Москву за суконным да соболиным жалованьем к царю, так давай понизовых. А пошто понизовых? "Куды ж вам в сермяжном к царю на Москву! Весь Дон посрамите лаптищами шлындать!" - представлял в лицах сухощавый, вертлявый рябой казак. 

- А государево жалованье перво куда привозят?! Сюды, на низовье. Запрошлый год хлеба везли с верхов - добрый был хлеб, а к нам пришел горький! - жаловался старик. 

- Где же он прогорк-то? - задорил кто-то в толпе. 

- Знамо где, тут, в Черкасске! У атаманов сопрел в мешках. Свежий царский себе засыпали, а прелый нам, на верховье: не свиньи - сожрем! 

- А не станешь жрать - сдохнешь. И то не убыток! 

- Ладно - прелый! А вот никакого не шлют. Дети плачут. 

- Старшинство, гляди - старшинство выходит! 

- С послами! 

- С красным-то носом, большущий - то дворянин из Москвы. Надысь проезжал через нашу станицу, собрал казаков, про разинских спрашивал - есть ли такие, мол, в вашей станице. Мол, есть. "Зовите ко мне для беседы". Они, мол, к тебе не пойдут. "Пошто?" С дворянского духу у них, мол, свербит!.. Как разгавкался - спасу нет!.. 

- Тише. Гляди, гляди! 

Из войсковой избы вышла нарядно одетая толпа есаулов и среди них - Корнила с московским посланцем. И вот, нарушая всегдашний донской порядок и чин, наперед всего шествия вышли не есаулы с брусем и бунчуком, а на бархатной алой подушке несли свиток с печатями и кистями. Дальше шел дворянин, а затем уже шествие продолжалось обычным донским чередом: войсковой бунчук, атаман Корнила, брусь на подушке и толпа есаулов, которые в этот раз были смешаны с московскими приказными, сопровождавшими дворянина... 

Все шествие направлялось к помосту через тысячную толпу, и вся толпа казаков, раздаваясь на пути дворянина, отмечала, что дворянин занял в шествии не свое место. 

- Залез "буки" наперед "аза"!