"Ишь, черт длинноносый, чего ведь надумал!" - про себя воскликнул Корнила, чувствуя, что попался в ловушку и что у него не осталось предлога, чтобы отказаться от впуска московской рати. 

- И мы тогда Стеньку в гнезде задавим... Да ты поспешай, атаман, не то вор на Волгу кинется, как прознает, уйдет на Медведицу, на Хопер, - его не догонишь, а и догонишь - не сразу побьешь? - заключил Евдокимов. 

Но, увидев смятение, написанное на лице атамана, будущий донской воевода его успокоил: 

- Коли сам круг призовет стрельцов, то никто в тебя камнем не кинет, не скажет, что ты "продаешь казацкую волю", как любят у вас говорить. И я к вам не силой стрельцов приведу, а по прошению круга... 

- Смятение пойдет оттого. Не любят стрельцов донские, Стеньке то на руку будет, - сказал Корнила. 

- Запамятовал было я еще государево слово, - значительно намекнул Евдокимов. - Еще государь повелел тебе сказать: "Кабы сам ты, Корнила, не вор, тогда бы уразумел, что с ворами делать, а вор тебе крестник, и ты ему во всем норовишь!" 

- Ты сам на Дону we нов человек, сударь, ведаешь, что творишь. После пасхи мы тотчас и круг созовем, - окончательно сдался Корнила. 

"Мыслишь, что тут твоя вотчинка, на Дону?! - про себя подумал войсковой атаман. - С войсковым атаманом ты так говоришь?! Нет, я не подьячий! Ну, постой! Нам твоими руками лишь сладить со Стенькой, а там мы и сами умеем стоять за казацкую волю! Понизовья донские и сами бояр-то не больно любят! Закаешься лезть на Дон в воеводы!" 

- Пойдем, сударь Иван Петрович, по чарочке выпьем на добром умысле за лад в нашем деле, - пригласил атаман. 

Тимошка Кошачьи Усы, хранитель челнов в городке, заметил, как в камышовые заросли около острова проскочил рыбацкий челнок. Из челна в молодой ивнячок выбрался старый рыбак, покинув свои рыбацкие сети, и побрел налегке глубже в лес, уходя от кагальницких ворот. Рыбаки из ближних станиц почти каждый день заходили в челнах на берег, и никто не мешал им. Они никого не таились, держались хозяевами, а этот старик все время кого-то страшился. Кроме того, зоркий глаз Тимошки заметил его уже час назад, как он подбирался с низовьев. 

- Эй, деду! - окликнул казак. - Стой, дед! Ты куда? 

- На кудыкину гору! - огрызнулся старик. 

- Не туда прилез: кудыкину гору ищи в войсковой избе! - отрезал Тимошка. 

- Ты бойкий, сынок! Я оттоль, куды ты посылаешь. Сведи меня к атаману... по тайному делу... 

- А как тебя звать-то? 

- Еремою Клином, - ответил старик. 

- В зюнгорско посольство ты с батькою ездил? - усмехнулся Тимошка, вспомнив рассказ Степана о посольстве. 

- Тебя я такого в посольстве не помню. Чай, матчину титьку сосал в ту пору? - сказал с насмешкой Ерема. 

- Ну что ж, и сосал! А ныне лазутчиков, вишь, научился ловить. 

- И доброе дело! Веди ко Степану, да тихо, чтобы никто меня больше не ведал, - строго сказал старик. 

Тимошка оставил челны на Никиту, который ему был помощником, и повел старика... 

- Здорово, старик! Давно бы пожаловал! Ждал я тебя! - сказал Разин, обнявшись с Еремой. 

- Не с тобой я, Степан. Нам с тобой не стоять за одно, Тимофеич! Да сердце не терпит, чего в Черкасске творится: всем дворянин, длинноносый черт, завладал. С голытьбою твоей мне не знаться. Я казак, мужиков не люблю. А ныне, Степан, я к тебе, - говорил Ерема, усевшись с Разиным наедине. - Нет, ты мне вина не вели наливать, я тайно к тебе и назад в Черкасск съеду, чтобы не ведал никто... Слушай, Стенька: старшина зовет воевод на донскую землю. Как казаки ни раздорься, а с воеводами нам не ладить, Степан. Хотят воевод призвать кругом. Чают, что ты верховых не станешь на круг пускать, что круг из одних понизовых сойдется; что хотят домовитые, то на кругу и решат. А я от сердца тебя умоляю: ты лучше с верховьев пусти казаков к войсковому кругу. Верховые лучше бояр не любят. Длинноносому воеводе покажут, как казацкий Дон за боярской властью скучает. Глядеть ведь тошнит, как наша старшина во всем дворянину покорна! Корнила сгинается вдвое в поклоне, а Мишка Самаренин под ноги стелется прямо... Ну, я пойду, Тимофеич. Я больше тебе ничего не скажу, ты далее сам сдогадайся... 

Степан не пошел провожать старика за ворота. 

Когда рыбак возвращался на берег к своему челноку, Тимошка опять к нему подошел. 

- Прощай, дозорный, - сказал старик, садясь в челн. 

Тимошка махнул рукой на прощание. 

В тот же день Степан указал - не держать посыльных войсковой избы, которые скачут в верховья для созыва круга... 

Красная горка 

Первый день после пасхальной недели - красная горка, свадебный праздник. В этот-то день и задумали Тимошка и Настя, дочь Черноярца, поехать в черкасскую церковь венчаться. Еще у пасхальной заутрени в церкви Тимошка об этом сговорился с попом... 

В среду на пасхе Тимошка просил у атамана челнов, чтобы плыть в Черкасск. 

- Да сколь же тебе челнов под одну свадьбу? - спросил Степан. 

- Десять, батько. Я уж считал, никак не выходит меньше. 

- Куды тебе столько челнов! Корней устрашится, не впустит: помыслит, что ты не на свадьбу прилез, а войной! 

- Да, батька, куды же меньше! - воскликнул Тимошка и начал считать по пальцам, кто поедет его провожать в церковь. 

Пальцы скоро все кончились, а поезжан оставалось еще раз в пятнадцать больше: Тимошка был среди казаков любимцем. 

- Себе возьмешь мой, расписной, с коврами, да еще бери девять челнов, - то и свадьба! 

И вот молодые стали сбираться в путь. 

Перед тем как отъехать с острова, когда уже все провожатые собрались, Тимошка с невестой пришли принять благословение Степана и Алены Никитичны. Для особого случая приодетая и пригожая, вышла Алена на улицу. Толпа молодежи сошлась у атаманской землянки, словно Степан Тимофеевич и в самом деле собрался женить сына. Как вдруг от ворот городка примчался гонец.