Корнила вздрогнул от стука в дверь. 

- Корнила Яковлич, там дворянин из Москвы. 

- Какой дворянин? - непонимающе переспросил атаман. - Какой дворянин? - Корнила словно свалился откуда-то с крыши в свою горенку. - Дворянин... - повторил он, придя в себя и торопливо схватив со скамьи брошенный рядом кармазинный кафтан. - Баня топлена нынче? 

- Горячая банька, ты сам хотел париться нынче, - сказал казак. - А дворянин длинноносый, какой не по разу бывал. 

- Готовь дворянину баню да стол там вели накрывать получше: вина да всего... а я выйду тотчас... 

Корнила вскочил, напяливая кафтан; словно помолодев, весь подтянулся. Московские послы в эту зиму его позабыли. Приезд Евдокимова не в войсковую избу, а прямо к нему в дом давал Корниле уверенность в том, что, несмотря на все происки, он не вышел из доверия государя и ближних его бояр. И, в один миг позабыв свою воображаемую беседу с Разиным, Корнила готов был по-прежнему крепко держать атаманский брусь... 

Дворянин отказался от бани и от стола. Он захотел немедля беседовать с атаманом по тайному делу... 

- Указал государь тебе, атаману, сказать, что стар ты и глуп и его велений не разумеешь! - резко сказал всегда вежливый и сдержанный Евдокимов. Это значило, что он говорит точные слова самого государя, которых нельзя ни смягчить, ни исказить... 

- Спасибо на добром слове! - с обидой, моргнув, ответил Корнила. - А чем же не угодил я его величеству государю? 

- Прошлый год вор Стенька на Дон пришел всего в полутора тысячах казаков, а за зиму у него пять тысяч скопилось! - сказал дворянин. - И ты тому скопу расти не мешал, давал ему волю. 

- Перво - у вора всего три тысячи, а не пять! - возразил атаман. - А другое дело - надо было его на Дон оружным не допускать, как в государевой грамоте писано было. Ан вор из Астрахани домой пришел, как Мамай ордой: тысячу казаков привел да с полтысячи беглых стрельцов с пищальми; пушки выставил боем, грозит... Да и то бы его я давил тогда, ан при нем царская грамота: "...на Дон идти и селиться вольно". 

- Не всякое слово в строку! - возразил дворянин. 

- А теперь вор окреп и собою гордится: "Брусь и бунчук, похваляется, отыму у Корнилы. Пусть, говорит, Корней яблоки садит либо свиней пасет". Вот он что нынче, вор Стенька, толкует, сударь! - с разгоревшейся ненавистью сказал Корнила, уверенный, что не сам он только что выдумал эти слова, а действительно говорил Степан... 

- А ты? - спросил дворянин. 

- Я старый волк. Я не то что слово - каждую думку его ведаю, - похвастался атаман. - Держит еще Корнила и брусь и бунчук. Я его близко к черкасским стенам не пущу, злодея!.. 

- "К черкасским стенам"! - передразнил дворянин. - Не ждать надо вора, а самим на него выходить! А ты его в масленицу из кабака в атаманский дом к себе кликал! Ты блины пекчи к ночи собрался, полный стол угощения наставил, бочонок вина из подвала велел откопать... 

- Заманивал я его в гости к себе, а там - и управился б с ним! - неуверенно оправдался Корнила, пораженный тем, что московскому гостю так много известно. 

- На пасху ворье приехало в церковь молиться! Нашлись богомолы! И вы ворота отворяете им. А что они в городе вызнали? С кем говорили?! Да, может, ты сам с "богомолами" грамоты слал?! Может, вести какие любезному крестничку подавал из Черкасска! 

- Помилуй господь! - испугался Корнила. - Да ты меня, что ли, в измене?! - От неожиданности и волнения у старого атамана перехватило дыхание и сперло грудь... 

"Вот тебе и приехал в дом, минуя войсковую избу! Вот, Корней, принимай дорогого гостя! Порадуйся милостью царской и верой тебе за твою службу!" - подумал Корнила. 

- А что же ты сам не пошел на его воровской городок? - строго спросил дворянин. - На красную горку опять дожидаешь в Черкасск воровских гостей? Свадьбы станешь играть да на свадьбах плясать с ворьем?! Посаженым отцом тебя, может, позвали на свадьбу?! 

- Я в толк не возьму, про что ты толкуешь, сударь Иван Петрович! - сказал Корнила. 

- Про то, что ворье, знать, и вправду тебя не спрошает и ездит в Черкасск, когда схочет! А ты или сам-то не знаешь того, что к тебе кагальницкие казаки приедут венчаться? 

- Не слышал про то ничего!.. - признался Корнила. 

- Стало, я из Москвы к тебе должен возить эки вести?! Да что ты, сбесился, Корней, али вправду изменщик?! - вспылил дворянин. - Ну, слушай меня: ворота городские закрыть, никого из воров ни ногой не впускать в Черкасск - ни к богомолью, ни к свадьбам - да войско скликать на воров! 

- Казаков на него чем поднять-то нам, сударь Иван Петрович? Страшусь, не сберешь на него казаков, - возразил Корнила. 

- Знать, Михайла Самаренин правду писал, что Дону не справиться с вором и надобно царское войско послать! - сказал дворянин, и Корнила почувствовал в его голосе насмешку. - Ан государь стрельцов посылать не велел, а указал государь послать свою милостивую похвальную грамоту донским казакам за то, что к Стенькину Разина воровству не пристали, да еще указал государь послать свое царское хлебное жалованье, - продолжал дворянин. - Слышал он, что у вас на Дону хлебом скудно... - заметив удивление Корнилы, добавил Евдокимов. - Послал государь то хлебное жалованье со мною, да я его на Дон везти поопасся от вора Стеньки. В Воронеже я его придержал... Ведь как караван мимо Стеньки пойдет, то воры его пограбят. Всем Доном без хлеба тогда насидитесь! Мыслю, что хлебушка своего понизовые казаки не захотят уступить злодею?.. 

- Да что ты, сударь, кто же хлеб уступит?! - согласился Корнила, тотчас сообразив, что для раздора между казаками не может быть лучшего предлога, чем царский хлеб. 

- Тогда созывай-ка круг, - сказал дворянин. - Пусть круг оберет станицы в охрану царского хлеба. Да круг же пошлет их стать станом по берегам возле Стенькина острова. А где два войска стоят оружны, там быть и бою! - Евдокимов говорил твердо, уверенно, словно он уже имел право приказывать войсковому казацкому кругу. - Да как станицы пойдут на охрану, то казаки пусть всем Войском у государя молят прислать стрельцов, чтобы хлеб они проводили до Стенькина острова. И государь моления ваши услышит, велит из Воронежа выслать приказов пять московских стрельцов.