- Как ты мыслишь, Иван Петрович, чем Дон в руки взять? - прямо спросил думного дворянина Афанасий Лаврентьевич. 

- В руках государевых главная сила - хлеб. На Дону, боярин, все можно хлебом соделать, - сказал Евдокимов. 

- Не все ведь, Иван Петрович, - возразил боярин. - Разина-вора хлебом побить нельзя. 

- Как еще можно, боярин! - уверенно сказал Евдокимов. - Я уже думал о том, да сам подступиться не смел: Разина Стеньки дело большие люди решают... 

- И ты ведь не мал человек! Надумаешь все подобру и завтра окольничим станешь, а там, глядишь, выше того!.. 

Евдокимов почувствовал на своей голове боярскую шапку и принялся разом выкладывать перед боярином свой хитрый замысел, как добиться от казаков, чтобы они попросили сами ввести к ним стрелецкое войско, разбить Разина. А после того воеводе со всеми стрельцами осесть на Дону, уверив донскую старшину, что это лишь до тех пор, пока на Дону там и тут остаются воровские ватажки. 

Ненависть к казацкому Дону сблизила Ордын-Нащокина с Евдокимовым. Им обоим уже мерещилось одоление Дона. Они с жаром подсказывали друг другу, как сплести сети для казаков. 

- Да те воровские ватажки под корень резать не поспешай, - подсказывал Афанасий Лаврентьич. - Лучше стрельцам укажи построить по Дону острожки, пушки поставь по стенам, стрельцов посели в острожках. И будут стрельцы жить, покуда к ним все казаки попривыкнут. 

- А брусь и бунчук войсковому атаману оставить надо, боярин, - подсказывал Евдокимов. - Чтобы честь атаману была наравне с воеводой, и царское жалованье, и боярское звание... 

- Да ты им помалу внушай, что в донском правлении от воеводы и от стрельцов станет лишь больше покоя, а домовитые оттого только пуще забогатеют: на московских торгах пойдут торговать и землю свою пахать; оттого им больше доходов станет. Ведь ныне им голытьба не дает пахать землю... 

- Голытьба домовитым, боярин, самим надокучила сварами да грабежом, - перебил Евдокимов. 

- А мы ей, Иван Петрович, дорогу на Дон закроем! - уверенно и твердо отрезал Ордын-Нащокин. - И на Дону по старинке уже больше не проживешь: ведь время не ждет. Все течет, как река. Держава вся стала иной, во всем нужен лад и порядок державный. Вот как, Иван Петрович! Ты и поедешь. Кому же, как не тебе, и сесть на Дону воеводой! Ты там помногу бывал, казацкий обычай весь знаешь - тебе и сидеть... 

И Евдокимов поехал на Дон, твердо зная, чего он хочет. Он понимал, что придется хитрить и с домовитыми, и с самим войсковым атаманом Корнилой, и со всею донской старшиной, которая испугается воеводской власти и силы. Однако в силах своих будущий воевода Дона был твердо уверен и знал, что будет делать, Михайла Самаренин первый пошел на то, чтобы призвать стрельцов на Дон. С ним было бы легче поладить, но Евдокимов решил пока держать его в стороне от дел, "про запас". Если бы сделать Самаренина атаманом вместо Корнилы, а вслед за тем тотчас явится воевода, придут стрельцы, то, держась за свою власть и первенство, Корнила Ходнев может пойти против Самаренина и разделить домовитое Понизовье на два враждебных стана. А для борьбы с голытьбой надо было всех понизовых держать в единстве. Евдокимов считал, что для этого нужно сохранять на атаманстве Корнилу. 

Корнила знал, что Михайла Самаренин против него плетет козни. Он был готов пойти на сговор с боярством или с донской голытьбой, чтобы не допустить торжества Самаренина. 

"Кабы Стенька схватил войсковой бунчук, то знали бы все, что ворье одолело, а когда свой брат Самаренин брусь отнимет, - знать, то Корнила стал стар и негоден! - раздумывал атаман. - А мне уже обрыдло - на старости лет ото всякого пса терпеть! Хлопочи за весь Дон, старайся, а спасибо никто не скажет, еще и стараются ушибить побольнее! Вот Стеньке есть за что крестного бить, тут счеты заправские, насмерть: либо он, либо я! А я вот схочу да и сяду сейчас в челнок да сам поплыву ко Стеньке. Небось не удавит и голову сечь не велит, коли сам приеду добром; небось и вина укажет поставить, и примет почетно!.. „Стречай, скажу, крестник! Покоя хочу, а с Мишкой да с Логинкой мне не поладить: не дам я им власти над Доном! Прими-ка ты брусь и бунчук... На силу новая сила взросла. Нет сокола краше тебя. Береги от бояр наш казацкий обычай!" И чарку с ним выпьем да подобру потолкуем. Скажу ему: „Ты мне брата Ивана простить не хочешь, а без крови державы не могут стоять. Ныне ты сам испытал. Небось тоже казнил казаков, - таково атаманство, Степан!" 

Корнила в задумчивости мысленно перенесся в Кагальницкий городок, беседуя со Степаном: 

"Возьми бунчук, Стенька, а мне лишь богатства мои нажитые оставь. Стану в лавках смотреть на майдане, как торг идет, с рыбаками на ловлю ездить, доходы сбирать. А там еще, смотришь, и я, как твой батька под старость, заступ в руки возьму да яблони стану садить... Не дрожат еще руки заступ держать. Бог даст, еще с двадцать годков поживу. Приедешь к старому крестному в гости, еще и вместе с тобой рассудим, как Доном править... Хитрое дело донское правление: тут волю казацкую поломать страшишься, а там тебя царь и бояре бьют по башке... Башка нужна, Стенька, хитрость нужна! Ого, знаешь, какая великая хитрость! Колоти боярам поклон, а в пазухе кукиш держи... С казаками собакой лайся да помни, что тебя казаки обрали, а коли не будет тебе почета от казаков, то каков же ты войсковой атаман!.. 

Бывало, я проскочу по улице к бую аль за ворота, в станицу отъехать, не то и попросту на майдан, - услыхал, что ковры хороши али добрый конь продается... По улицам еду, и все казаки без шапок стречают: "Поклон, кричат, атаману!", "Батька, как здоров?", "Заезжай во станицу, кричат, пирогов напекли!" С седла соскочил, подходишь к коню. Народ расступился. Шапки все скинут: сам атаман покупает! Кто приторговывал - замолчит, отойдет к сторонке. Продавец тоже шапку скинет: "Да ты, мол, батька, пошто трудился? Тебе бы лишь свистнуть - и конь стоял бы перед тобой!.." Ныне уж чую - не то. Небось я на улицу выйду - никто не глядит, а кто мимо идет, норовит отвернуться. Кричит на всю улицу: "Куме, эй, ку-ум! Погоди, кажу, куме!" А кума и нет никакого, - кричит, как собака, чтобы меня не видеть, а то башка ему от поклона отмотается напрочь!.. Небось тебе, Стенька, шапку скидают, - ты, стало, и атаман! Все равно ты меня пересилишь..."