Тюремный целовальник упал на колени перед Степаном: 

- Хошь казни меня, атаман, не отдам ключей. Воевода меня кнутьем задерет и семейку без хлеба оставит! 

- А ты с нами на Дон, старик! - посоветовал кто-то из казаков. 

- Куды ж я уйду?! У меня тут семейка, домишко! 

- Да что с тобой цацкаться?! Где ключи?! - грозным голосом закричал какой-то казак. 

Но Степан успокоил всех: 

- Да на что вам ключи, робятки? Города без ключей полоняли, а тюрьму устрашились разбить! Пошто обижать старика! Пусть ключи бережет! 

Казаки расхохотались, отшвырнули прочь старика, и тюремные двери загудели под ударами топоров... 

Темный подвал пахнул дыханием сырости, плесени, смрадом, гнилью... Со света сразу было не разглядеть копошащихся на прогнившей соломе людей. 

- Донские тут есть? - громко спросил с порога Степан Тимофеич. 

- Есть, батька, донские! Здравствуй, Степан Тимофеич, батька! - закричали радостные голоса в ответ. - Спасибо, отец наш!.. 

- Чего ж вы сидите! Гайда на волю! - крикнул Степан. 

- Мы, батька, в колодках! Не встанем! - послышались голоса. - Пропадаем! Хвораем!.. 

Люди зашевелились во мраке на мокрой, смрадной соломе, раздалось громыхание цепей. 

- Спаситель ты наш! - восклицали колодники. - Да неужто же мы дождались?! Слышали, ты из басурманского плена людей свобождаешь, а тут-то не ждали!.. 

- Боярский не слаще плен! Спасибо, упас от муки! 

Казаки уже сбивали колоды с тюремных сидельцев; привели кузнеца расклепывать цепи. Горожане налезли в тюрьму... 

- Вишь, проклятый, где держит людей! Сущий ад! 

- Ну, кто тут донские? - спросил Степан. 

- Я, Степан Тимофеич, батька! Я донской! 

- И я тоже, Степан, я - Силантий Недоля! 

Силантий был сверстник Ивана Разина, казак соседней станицы. С ним вместе Степан бывал в посольских походах. 

- Куды же, Силантий, тебя занесло! С похмелья ты, что ли, сюды забрался?! - спросил Разин. 

- Не шути, Тимофеич! Унять пора воеводу: уж так своеволит, так своеволит. Мы с кумом на торг, за товаром, а нас в тюрьму! А за что? За то, что с пищалью не езди... Так что ж нам, донским, и дороги в Царицын не стало?! Пищаль, лошадь, телегу, товары - все отнял! А что за казак без мушкета да без пищали?! 

- Без пищали, без сабли каков уж казак! - подхватил кривой шорник, словно он был сам природным донцом. 

- Кричит: дескать, вы, донские, подсыльщики Разина-вора! - продолжал Силантий. 

- А меня ты, Степан Тимофеич, от смерти упас! Завтра меня в Астрахань слать хотели, а там бы казнили насмерть! - выкрикнул знакомый Разину голос из дальнего угла тюрьмы. 

- За что ж тебя? - спросил атаман. 

- Воеводского брата, князя Михайлу, я в Астрахани побил, да и на Дон побег, а меня по примете поймали: у меня одна бровь повыше другой... да волосом красен... 

- Да никак ты, Никитка?! - воскликнул Разин. 

- Я самый, Степан Тимофеич! Признал ты меня по голосу, а увидал бы в обличье - никак не признал бы, чего со мной ирод окольничий сотворил! А за что схватил? Что иду, вишь ты, на Дон!.. Говорит, никого с Волги на Дон не пустит. А уж приметы он после увидел. Разинским вором меня называл, обещал отослать к астраханскому воеводе. 

- Разинским вором?! - переспросил Степан. - Сбивайте колоды, ребята, и всех отпустить! А я - к воеводе, про Разина-вора с ним потолкую! 

Степан шел по улице, не чувствуя ног, словно летел. В висках у него звенело, глаза налились кровью, как у взбесившегося быка. Он широко размахивал руками, раскачиваясь всем телом. Лицо и шея его покраснели. Он скинул шапку, ветер трепал его волосы, играл в бороде, но не освежал. Внутренний зной жег Степана... 

Из тюрьмы за ним потянулась толпа к воеводскому дому. 

Дом воеводы стоял особо от улицы, покрашенный в голубую краску. Стены его толстобревные, как крепостные, в окнах с улицы, как в тюрьме, были вставлены толстые железные решетки, и то, что они были покрашены в белую краску, не придавало дому веселого вида. Как спесиво задранная голова, высился теремок с коньком наподобие кокошника, а над кокошником хвастливо сверкал раззолоченный шар. Дом стоял в глубине палисадника, где, на диво всем горожанам, красовались не подсолнечники и маки, а все лето цветущие розаны. У ворот палисадника стояли два стрельца с бердышами... 

Никто из простого люда еще никогда не дерзнул ступить ногой в воеводский палисадник, никто не посмел подняться на крашеное крыльцо под высоким узорным шатром. 

Стрельцы перед входом скрестили свои бердыши, преграждая путь. 

- Н-ну-у! - рыкнул на них Разин, и оба стрельца с робостью отступили в стороны, освобождая проход, будто он ткнул им в лица горящую головню. 

Степан пнул сапогом решетчатую калитку. Сорвав по пути алый розан, смело пошел по песчаной дорожке к дому и с нетерпением постучал рукояткой пистоля в крепкую воеводскую дверь... 

Толпа горожан вошла вслед за ним в палисадник. 

Не желая обнаружить перед толпою ни смущения, ни боязни, окольничий воевода Андрей Гаврилыч Унковский вышел из дома на крыльцо. Невысокого роста, толстый, с узкой, выпяченной рыжеватой бородою, он взглянул на Разина снизу вверх с таким выражением, словно глядел с колокольни в небесную ширь и ничего перед ним не было. 

- Кто таков? - резким голосом надменно спросил он. 

За спиной воеводы Степан увидал испуганное лицо астраханского немца-пристава и разразился внезапным хохотом. 

- Ты что же, немецкая бобка, молчишь, не сказал воеводе, кто в город пришел? - Степан повернулся к Унковскому. - А ты меня не признал? - насмешливо добивался он. - А я ведь тебе задолжался. Да вот ведь я кто! - неожиданно крикнул Разин и с силой рванул его за бороду, так что воевода всем телом мотнулся вперед...