- Да шубу тебе я привез, боярин, какая тебе полюбилась, - будто не замечая того, что творится с воеводой, продолжал насмешливо и спокойно Степан. - Носи на здоровье, - с поклоном добавил он. - Подайте, робяточки, шубу, - повернулся он к казакам. - Дозволь, воевода, я сам на боярские плечи накину ее от сердца... 

Держа широко нараспашку невиданного богатства бобровую с соболем шубу, Степан шагнул к воеводе... 

- Слышь ты, вор... Чтобы ноги твоей в городе не было тотчас!.. - с пересохшим до боли горлом хрипло сказал боярин. 

Желая скрыть свое торжество, Степан опустил глаза. 

- Я тебе, воевода боярин, во всем послушен. Укажешь - уйду, - согласно поклонился он воеводе. - Только ты, князь-боярин, пиши проходную на Дон и пристава нам приставь, кто бы в Царицыне принял от нас струги да все прочие пушки... А то, не дай бог, еще нам не поверят, что ты указал уходить, и помехи чинить нам станут... Зови-ка подьячих, вели проходную писать. 

... И когда, уже спрятав в шапку готовую проходную грамоту, Степан уходил из Приказной палаты, он заключил: 

- Там, кроме твоих, воевода боярин, еще я три пушки моих тебе отдал. В походе они тяжелы, а тебе на стенах-то сгодятся. Мало ли кто с рубежа набежит!.. Ну, бывай поздорову!.. 

К донским станицам 

Разинский караван на рассвете покинул астраханскую пристань. Резвый ветер с моря надул паруса, и когда солнце взошло, а городские стены остались за кормою последнего струга, громкая песня разлилась над простором Волги. Казаки радовались тому, что уходят еще из одной ловушки, и теперь им казалось, что больше ничто не лежит между ними и мирной, спокойной жизнью... 

Они не так далеко отошли от города, когда позади заметили на берегу с сотню всадников, мчавшихся им вдогонку. 

- Аль воевода соскучился там без нас, молит в Астрахань воротиться?! - шутили казаки, глядя на скачущих всадников. 

- Воеводиха подорожничков нам напекла! - смеясь, возражали другие. 

Всадники, громко крича, замахали разинцам. 

- Батько, пошто же ты так-то ушел, не простился с нами?! - закричали с берега, и только тут казаки признали своих астраханских знакомцев и во главе их стрелецкого коновала Акимку Застрехина, который не раз в эти дни побывал в гостях в шатре атамана. 

- Али мы, астраханцы, тебе не потрафили в чем?! 

- Али худо тебя принимали?! - кричали с берега. 

- Не век, братцы, с вами жить. Дон дожидает нас. Астрахань город-то ведь не казацкий! - ответил Разин. 

- Велишь - и казацким станет. Растревожил ты наши сердца. Вели только, батька! 

- Вот дома управимся, то поворотимся и потолкуем! - подхватил и Наумов. 

- Батька, давай и теперь потолкуем! Мы тут вина захватили толику. Стукнемся чарками на дорогу! - выкрикивали с берега. 

- Может, пристанем? - осторожно спросил Степана Наумов. 

Разин махнул рукою вперед. 

- Воротимся-а! Берегите винцо для встречи-и! - крикнул Тимошка. 

Низовой ветерок взвился резвее, вздул паруса, как зобы больших птиц. 

- А когда, когда вы воротитесь, батька?! 

- Как поворотимся, так и будем! У нас дома тесто затеяно, вот только поспеем пирог спекчи! - отвечали казаки. 

- Батька тогда меня к вам пришлет! - закричал Тимошка. 

Конные проводили их до высокого пригорка; стоя на холме, еще долго что-то кричали, махали шапками, но слов уже было не разобрать... 

За атаманским стругом шел астраханский стружок с полусотней стрельцов, на котором сидел воеводский пристав, иноземец капитан Видерос с тараканьими усиками. 

Не доходя Забузанского острова, где стояла застава московских стрельцов, Видерос, заметив среди казаков, приготовления к бою, соскочил в легкий челн и помчался, как было велено воеводой, ко князю Семену с указом о пропуске разинского каравана. Разин велел пока спустить паруса, ожидая, когда навстречу прибудет стольник, указал зарядить все пушки и пищали и пушкарям стоять наготове с горящими фитилями, на случай измены. Не прошло и часа, как князь Семен, получив от пристава воеводскую проходную, сам явился в челне с Видеросом, взошел на разинский струг и, в знак мирных намерений, оставался на нем, пока караван миновал стрелецкую заставу, стоявшую в устье Забузана. 

Из хвастовства Наумову захотелось пальнуть на прощание из пушек, но Разин не разрешил, чтобы сберечь порох. 

Довольный тем, что кончилось ожидание битвы и с плеч свалилась забота, князь Семен, забыв обиду, нанесенную Степаном, когда он ушел из-за воеводского стола к черни на площадь, приветливо повитался с Разиным за руку. 

- Ну, колдун ты, колдун, коли князя Ивана Семеныча околдовал! Не ждал я, правду сказать, что вы с боярином подобру поладите... Все подводные камни теперь на твоем пути миновались. Не поладил бы ты с боярином, тут бы по Волге тебе не пройти! 

- Прошел бы я, князь, - уверенно сказал Разин. - Ведомы были мне все твои тайности: цепи вы под водой протянули, я ведал. В камышах у вас четыре "единорога" стояли, я ведал, а вместо пороха, как возвернешься назад, посмотри, что в бочонках возле "единорогов"! Что по левой протоке, в песках, засада стрелецкая, тоже ведал. Как мимо шел, то по всем стругам у меня вместо весел в уключинах были мушкеты вздеты, тех стрельцов побивать, а конное войско мое, вон видишь, только сейчас догоняет, а бой начался бы - оно бы вам грянулось в тыл, - вишь отколь, из степей подходят!.. 

Львов посмотрел на подходящую из степей конницу Разина, покачал головой, удивляясь разинской хитрости. 

- Колдун, говоришь?! - подмигнул Степан. - С боярами без "колдовства" жив не будешь. Тем и живу, князь Семен Иваныч. 

- А как же он с пушками отпустил тебя? - удивился князь. 

- А как мне без пушек! Кабы я шел без пушек, то ты на меня напал бы. Я так и сказал воеводе, что рати стрелецкой страшусь да тебя, князь Семен. Как на берег выйду в Царицыне, так и пушки отдам. На стругах хорошо, а в челнах их куды тащить!.. 

- Ну, иди. Счастливо добраться да мирно жить! Смотри, в другой раз не будет тебе прощения! Не греши царю!.. - заключил князь Семен. 

Но Степан не сумел идти, "не греша". У Черного Яра они нагнали два струга, на которых везли закованных в колодки стрельцов из Яицкого городка. Стрельцы хотели уйти на челнах в море к Разину - их поймали. Смелые люди были нужны Степану, а этих людей, как ему казалось, он должен по совести выручить. Он решительно взошел с казаками на струг и потребовал сотника, сопровождавшего ссыльных.