Разин плыл впереди. Рядом с ним в ладье на подстеленной ханской шубе сидела пленница. Хотя сам атаман уже много раз видел ее лица, она закутала голову белой фатой перед тем, как спуститься со струга в ладью. Ей уже объяснили, что ее отправят к отцу, и она доверчиво и благодарно подчинялась всем приказаниям Разина, словно забыв или поняв все то, что случилось ночью. Разин обнял ее одною рукой. Ему было приятно чувствовать рядом с собой это маленькое покорное и доверчивое существо... 

- Атаман венчаться поплыл! - крикнули на берегу. 

- Любовь да совет! - подхватил еще кто-то, считая, что под фатою сидит невеста. 

Казаки, везшие в челнах персов, поили их вином из своих рук, дружелюбно прощаясь с ними, хлопали по лопаткам ладонями. 

- В Кизилбаш гуляшь! - поясняли им. 

Смуглолицые пленники, улыбаясь, скалили белые зубы. 

На пяти больших челнах везли, в уступку воеводе, пять пушек. Эти челны глубоко, по самые края, сидели в воде. Разин сумрачно поглядывал на них, еще опасаясь, что воевода не согласится дать пропуск без остальных пушек. 

Астраханские стрельцы и посадские толпились по берегу, кричали здравицы и махали шапками. Казаки в честь прощания с городом подвезли и скатили на берег несколько бочек вина. Хмель начал ходить и по берегу песней и пляской... 

- Раздайсь! Пропусти к атаману! Раздайсь! - послышались крики, и легкий челнок, обгоняя другие, поравнялся с ладьей Разина. 

- Дрон! Гляди, гляди! Дрон Чупрыгин! 

- Здорово, Дрон! С того света? - закричали вокруг в челнах. 

- Чупры-ыгин! Твое здоровье! - крикнул какой-то казак, осушая ковш, полный вина. 

- Дрон! Дро-он! - шумели вокруг... 

Наумов ловко перескочил на палубку атаманской ладьи, помог перебраться истощенному человеку в лохмотьях. Разин глянул, узнал. Пораженный, он рывком вскочил со скамьи, так что челн закачался. 

- Дрон! Здорово, мой есаул! Знай донских казаков! И в огне не сгорают! - радостно выкрикивал Разин, тиская старого друга в крепких объятиях. - Что, брат, не казацкое дело выкупа ждать? Сами выбегли из неволи?! А мы вот ясырь везем за вас в выкуп! - указал Степан на связанных персов в челнах, - Все ушли из полона? - оживленно спросил он. 

Но Чупрыгин не улыбнулся в ответ атаману. Молча и крепко он обнялся с Разиным и в ответ ему мрачно развел руками. 

- Вот я тут, Степан Тимофеич. Более никого... не осталось... в живых... - ответил Дрон тихо. 

- Как так? - Омраченный Разин сел на скамью. - Как так, Дрон?.. - с какой-то растерянностью, словно не понимая того, что сказал есаул, спросил атаман. 

- Хан Менеды воротился с моря свиреп, - начал Дрон. - Сторожа-персиянцы сказали нам, что дочь его ты полонил. Мы духом воспряли. Мыслим: в выкуп пошлет нас за дочку... Ан ночью они ворвались в подземелье, где нас держали, и начали всех крушить - саблями сечь, кинжалами резать, которых живыми на двор потащили. Слышу - брань, крики, стоны... аж сердце зашлось... 

- А ты где был в та пору! - тихо спросил Степан. 

- Я, Тимофеич, батька, колоду схитрился снять, подкоп рыл, в дыре сидел. Стены толсты - сажени, должно, так на две. Залез я в нору и копал. Слышу стон, крик. Ну, мыслю, сейчас до меня доберутся... Ан они трупом казацким подкоп закидали да столь озверели, что им и считать казаков невдомек. Так меня и покинули в подземелье... Долго - не знаю сколь: может, еще дня три - я без пищи и без воды своими когтями да камушком маленьким землю рыл. Трупом стало смердеть, духота! Я все рою. Когти в крови. Упаду головой, полежу на земле да дальше копать. А вырылся ночью. Гляжу - ханский двор... Да лучше мне было не видеть того, что судьба привела: все кровью позалито, людьми позавалено. На куски порублены многие, с кого кожа слуплена, кто на колу скончался - голова-то висит, а сам на железную спицу вздет, сидит, не упал... Не увидишь - не вздумаешь, право!.. Ограда невысока, и мертво, как в пустыне, только вороны крачут... Собрал я силы, через ограду перевалился в траву, пополз... в лохмотья весь изодрался... Между грядами упал в огороде, а там дыни, батька, карпусы... Я так меж грядами и пролежал целый день - спал да дыни сосал. Ночью силы прибавилось, и опять пополз между гряд на морской шум. Челны лежат... Полночи я челн тащил с песку в море. Парусок на рассвете поставил. Ветер дул с берега. Уноси, мол, дружок! Куды понесешь, там и ладно!.. Три дыньки с собой с огорода унес, то мне было и пищи... Знать, бог пособлял - принесло к тебе... Как в Волгу вошел - не помню и сам не знаю. Рыбаки-астраханцы поймали челн, отходили меня, приветили, накормили... 

Весла замерли в руках казаков, слушавших Дрона на атаманской ладье, и течение относило ее. Не смея обгонять атамана, казаки на прочих челнах осушили весла, чуть приотстали, но крики и песни не умолкали по берегу и на реке. 

Степан сидел, опустив голову, держа в руке шапку. Упрямый большой лоб его, с двумя шишками по бокам, потемнел и покрылся каплями пота; брови сдвинулись близко. Он мрачно молчал, и никто на ладье не решался вымолвить слова... 

Разин встал. Лицо его сделалось черным от бешенства. 

- В воду! В воду! Топи всех к чертя-ам! - не крикнул, а прямо-таки взревел атаман. И весь шум над Волгой мгновенно затих. - Атаманы! Топи персиянский ясырь, к черту, в Волге! Топи-и, не жалей! - продолжал выкрикивать Разин, охваченный яростью. 

Но никто не двинулся на челнах. Внезапная перемена решения Разина была казакам непонятна... 

- Ты вперед, атаман, свою кралю топи, а уж мы не отстанем! - в общем молчанье задорно выкрикнул из широкой ладьи немолодой казак, брат Черноярца.