В этот миг Маша забыла, зачем ожидает она атамана, убийцу мужа, и ждала его так, будто вся ее жизнь зависела от его прихода... 

Тяжелая поступь послышалась от перекрестка. Человек шел уверенно, смело. Другой забегал, показывая дорогу, что-то торопливо вполголоса бормоча. 

- Тут, батька, тише, мосток-то ветхий! - предостерег он совсем уже недалеко от корчмы. 

"Он!" - догадалась Марья. 

Раздался треск сломанных досок. 

- Эх, сатана! - злобно воскликнул густой голос Разина. 

И на этот возглас вдруг, как по знаку, ото всех соседних, припертых на ночь, ворот отделились тени и побежали к мостику. 

Холод прошел по затылку стрелецкой вдовы. 

Не помня себя, распахнула она шатучую дверцу в корчму из своей каморки. 

- Измена! Убьют его! - закричала она не своим голосом. 

Казаки вскочили, роняя скамейки. 

- Кто? Где?! 

- На улице... рядом... - пролепетала она без голоса. 

Двое разинцев кинулись в дверь, третий выскочил прямо через окно на улицу, откуда уже доносились крики, как будто там шла настоящая битва. 

- Батька, держишься?! - выкрикнул кто-то. 

- Держу-усь! - откликнулся Разин. 

Стрельчиха пристыла к окну, но ничего не могла увидеть. Судя по шуму, десятки каких-то людей сражались перед ее воротами. Кто-то прыгал через соседние заборы, кричали: 

- Держи-и! Лови-и!.. Воеводского брата лови, не пускай!.. 

Проскакали мимо какие-то лошади... 

- Признали тебя, князь Михайла! - крикнули всадникам вдогонку. - Не мы, так стрельцы тебе голову снимут!.. 

Толпа возбужденных казаков откуда-то набралась в корчму. Шумно потребовали вина. 

Маша стояла как истукан перед тем же окошком, не в силах еще понять всего, что случилось... 

- Спасибо, хозяйка, что атамана нам берегла! - сказал казак, который скакнул в окошко. 

- Себя берегла, - огрызнулась Марья. - У моих бы ворот побили, с меня бы и спрос! 

- Спасибо, хозяюшка, что себя берегла! - весело подхватил Разин, зажимая рукой левую кисть, из которой сочилась кровь. - Завяжи-ка мне рану... - Степан взглянул на нее и узнал. - Марья, ты?! - воскликнул он в каком-то смятении и, словно опомнившись, тихо добавил: - Ты раны-то перевязывать можешь? 

- Бабка лучше сумеет, - сказала она и, будто в смертельном испуге, протиснулась в свою комнату... 

Старуха, которая проспала всю стычку, уж хлопотала с тряпьем, перевязывая казаков... 

Только теперь вдова поняла, что это князь Михайла с засадою был обращен в бегство... Повалившись ничком на постель, она не слыхала больше гула казацких голосов, который долго еще не прекращался в корчме, не слышала, как казаки пили, как одни из них выходили во двор, другие входили, чтобы выпить по чарке за здравие атамана и за его избавление... 

"Что ж я творю?! Для чего мне его головы спасать?.. Да смерти ли ныне желаю ему? Пошто же болит мое сердце его раной?! Неужто же я простила ему все на свете и больше прощу? Ведь не стану его я травить. А вот схочет он, кликнет меня, как собаку, - и побегу за ним вслед... Покинет меня - и жизни не станет... Неужто же он колдовством такое со мной сотворил?!" 

Стрельчиха не слышала, как, несмотря на уговоры Наумова, Степан выслал всех из избы и остался один... 

- Марья! - услышала она рядом с собой его голос. 

Маша в страхе вскочила. Разин стоял перед ней хмельной, сумрачный, тяжелый, как глыба. 

- К тебе пришел... - сказал Степан тихо. - Со струга на русскую землю сошел, перво тебя ветрел... Потерял... Ходил я по городу, все тебя искал, - не нашел... Ан вот ныне снова ты мне на пути... Не уйдешь от меня теперь... 

Марья при этих словах Степана бессильно закрыла глаза и, стоя спиной к окну, словно боясь упасть, оперлась ладонями о подоконник. 

"Так, чай, и шлюхе своей твердит, что за ней плыл в персидское царство!" - подумала Маша, сама удивившись той ненависти, которая в ней вдруг вскипела против персидской княжны и дала ей силы. 

- Полюби! - приблизившись к ней, шепнул атаман. Он взял ее за плечи и притянул к себе. 

Стрельчиха резко откинулась от него назад. Она ощутила у себя на лице жар и запах вина от его дыхания, чувствовала его пронзительный взор. Марья слыхала, что взгляд Степана покоряет людей и смиряет врагов... "Не сдаться ему, не посмотреть в колдовские глаза, устоять перед ласкою и угрозой! Не явить ему ни боязни, ни радости!.." - твердила себе Маша. 

- Слышишь, сердце отдам! - горячо сказал Разин, настойчиво привлекая ее к себе. 

От его волнения словно искры пронзили все ее тело... 

- Не волен отдать, атаман! - наперекор всему своему существу хрипло, с насмешкой сказала она. - Ты птицу персицку себе завел и сердце ей отдал свое на поклев... А я, атаман честной, - задыхаясь шепнула Марья, - я... и вишни с наклевом не кушаю - курам кидаю... 

Она подняла ресницы, невольно взглянула ему в глаза и в зрачках Степана увидела не любовь, а знобящий холод... 

- Марья! - будто с угрозою выдохнул он. 

Злые сильные руки оттолкнули ее. Она повалилась к себе на постель... 

Неловко задев тяжелый струганый стол, Степан опрокинул подсвечники. Мрак охватил избу. Маша зажмурилась в ожидании, с трепещущим сердцем, уже покорная и готовая сдаться ему. Прошло мгновение, другое... Хлопнула дверь избы. По крыльцу громыхнули тяжелые сапоги атамана. Собака кинулась на него и с жалобным визгом отпрянула прочь. 

По мостовой в тихой улице долго еще, казалось целую вечность, отдавалась мерная поступь Разина. 

Жертва Волги 

"Корчемная женка станет еще мудровать надо мной! - сквозь хмель и злость думал Степан. - Дался я им? То воевода ломается, лезет: „Отдай ясырь, отдай персиянску княжну"... Вишь ты, „царских кровей девица"... То Наумов кричит: „Войско губишь!" Теперь стрельчиха: вишь - „птицу персицку завел"! И впрямь заведу! Плевать мне, что царских кровей! Ясырка и есть ясырка - что хочу, то творю!.." 

Раздраженный Степан миновал отпертые городские ворота, даже не заметив воротной стражи, которая заранее попряталась от него, предупрежденная казаками, что "батька гневен". Пройдя два-три дома по слободе, Степан задержался.