Степан залился хохотом. 

- Да ты, князь, забавник! "Простор"! Али нам на русской земле тесновато стало?! Слава богу, хватает. Куды еще! Ты мыслишь, что Дона мало?! Аль домовитые плачут, что им от нас тесно?! Не беда - потеснятся!.. Не в трухменцы, князь, - на Дон хотим. 

- А на Дону и опять воровская свара пойдет? - сказал князь. 

- На Дону воровство какое! Богаты придем, избы новые ставить учнем, то да се, скотинку купить, кто сад заведет, кто лавку откроет. А я рыбак. Я сети себе такие велю сплести, что всю рыбу разом свезу на московски торга... 

- В атаманы донские, чай, метишь? 

- Как народ оберет, князь, а чести не откажусь! Кто же власти не любит! Где власть, там богатство, - с умышленной простоватостью сказал Степан. 

- А старый-то войсковой атаман не отдаст ведь бунчук, - поддразнивая, допытывался воеводский товарищ. 

- А старый-то атаман, князь, то крестный мой, Корней Яковлич! Он меня, как сыночка, любит и балует. У нас с ним и лен не делен. Он меня, князь Семен Иваныч, ведь смолоду в атаманы прочит! Приду - обоймет, расцелует, слезами на радостях обольет... 

- А чего ж он писал... - Князь Семен спохватился и смолк. 

Разин вдруг разразился неистовым хохотом. 

- Писал, старый пес?! - спросил Разин со злой усмешкой, уже не таясь. - А то и писал - знает, что я ворочусь, так сверну башку!.. Вот-то, князь Семен, вы и пушки отнять у меня хотите, чтобы Корниле дать волю. Да нет, не дождетесь! Я государю принес вины, а с Корнилой не будет мира!.. Я, может, затем и царю грешил, может, персов шарпал затем, чтобы мне на Дону стать первым, Корнилу зажать... Я за то ведь казачьи души губил, кровь народную пролил, за то и жену и детей покинул, в чужие страны пошел... Теперь я богат и силен. Правды добьюсь, князь Семен Иваныч. Весь Дон под себя заберу!.. 

- Ну, знаешь, Степан, ведь так-то ты сам себе яму роешь! На Дону похваляешься драку затеять. Да как же нам пушки тебе отдать! Боярина князя Иван Семеныча нрав я знаю. Коли ты хочешь на Дон попасть, то все, как в грамоте государевой сказано, так и твори, а то не отпустит! - сказал стольник. 

Степан отодвинул скамью и встал. Из-под густой бороды на темной, обветренной и загорелой коже Степана вспыхнул румянец. 

- Так вон ты зачем меня звал! Напоить да добром уломать отдать пушки, а там и послать на съедение! Не отдам, князь Семен Иваныч! - отрезал Степан. - Да, мыслю, ошибся ты, князь, и в боярском нраве, - сдерживаясь, сказал он. - Воевода боярин Иван Семеныч не жесток сердцем. Ден десять пройдет - он и сам нас отпустит и пушек не спросит, а про ясырь-то и думать забудет!.. 

- Чем его застращаешь? - спросил князь Семен с озорным любопытством, словно сам был не воеводским товарищем, а одним из разинских есаулов. 

- И стращать не стану, а буду лежать в шатре да погоды ждать. А погода-то, слышь, князь, играет! - сказал Степан, кивнув на окно, за которым во дворе слышался гул народной толпы... 

- Чернь играет! Ей что - лишь бы бражку пить! - презрительно возразил воевода. - Чернь играет - что ветер дует! Не тебе плыть по ветру, Степан! 

- А чего ж мне не плыть, коли дует попутный? На то люди надумали парус. И бражка-то ныне твоя, а во славу мне... Слышь, чего кричат?.. 

Степан приложил палец к уху, и, словно в ответ на его слова, донесся с воеводского двора чей-то зычный, как колокол, голос: 

- В честь и славу твою, Степан Тимофеич, пьем чашу! 

- Здрав будь, батюшка атаман! - поддержали его крики пирующей толпы. 

Степан встал, резким толчком отодвинул тяжелую скамью, налил кубок, поправил чалму на голове и, широко, по-хозяйски распахнув дверь, вышел к народу на высокое воеводское крыльцо. 

- Во здравие всех вас, дети! - сказал он, подняв кубок. 

И тысячи голосов радостно закричали ему в ответ... 

Выйдя на крыльцо, Разин больше уж так и не вернулся в горницу, словно забыл о князе. Он присел во дворе к одному из потухших костров, где пели казацкие песни. 

У других костров уже сытые и под хмельком астраханцы и казаки разговаривали о всяких делах. Разинцы рассказывали морскую бывальщину, переплетенную с небылицами. 

"Хитрый, черт! - думал Разин о князе Семене. - Все добром да лаской, и славу и честь сулит... Хвост-то пушистый! Пузастый старик - тот злее, да проще. Зверем глядит и за свой стол не станет садить! А сей-то куды-ы хитрее!.." 

- Степан Тимофеич, куды же ты девался?! - крикнул через окно стольник. 

- Иди сюды к нам, князь! Песни петь станем! - насмешливо отозвался Степан. 

Хмельная толпа разразилась хохотом. 

- Иди, воевода, с нами сидеть! - кричали веселые, озорные голоса. - Астрахань-город молит тебя, князь Семен! 

Стольник захлопнул окно, погасил свечи. 

- Ну, гости, пойдем! Хозяин умаялся, спать лег, - позвал Разин и первый встал от костра. 

Всею толпой астраханцы провожали Степана к берегу на струги, и он пел вместе с другими. 

Возле стругов по Волге всюду были разбиты шатры, горели огни. У костров шла скоморошеская пляска, в песнях слышались женские голоса. 

Сергей вышел встречать атамана. 

- Пображничал с князем, Стяпанка! - добродушно сказал он. 

- Я - с князем, а ты со всем городом пьешь? У вас, знать-то, бражки поболе! - задорно отозвался атаман. 

- Ан врешь, Стяпан! Я с двуста казаками и в рот не беру хмелинки! Наш завтре черед, как ты тверез будешь тогда! Как ты хошь, а я воеводам не верю! 

- Да кто же им верит, Серега! - обняв его, сказал Разин. - И я не верю... А пошто ты баб напустил полно в табор? 

- А куды ж?! - развел есаул руками. - На струга-то бабу негоже, а в таборе вольно!.. И бог не претит, чтобы с бабами баловать. Наскучамши казаки, Стяпанка! - душевно, вполголоса добавил Сергей. - Али ты сам не скучаешь! 

Сергей проводил Степана на струг и стащил с него сапоги. У Разина все кружилось перед глазами... Море качало или толпа рябила в глазах - все плыло куда-то мимо... Красноватый отблеск луны за туманом виднелся в щель между пологом, или огонь костра мерцал за завесой дыма... 

Головы, головы человеческие, толпа, и кого-то надо в толпе разыскать. "Кого же, кого?" - силился вспомнить Разин.