Они спохватились, торопливо раскинули по полу для подстилки широкий цветной ковер и на него стали класть, выхваляя свои подношения, золотые кубки и блюда, шелковые халаты, ковры, оружие, перстни... 

- Не побрезгуешь, боярин? - обратился Степан к воеводе. 

- Кто же брезгует экой красой! - от души произнес Прозоровский. - Не возьму - так пропьешь! Уж ваше разбойное дело такое: нашарпал да пропил... 

- И то! - засмеялся Разин. - Спасай-ка добро от пропою!.. 

- Теперь куда ж, атаман, помышляешь? Мыслишь, сызнова пустим грабить по Волге? - строго спросил Прозоровский. 

- Что ты, что ты, князь-боярин! - как-то нарочно и деланно, с дерзкой усмешкой ответил Разин. - На что ныне нам грабить? Мы сами теперь богаты. И так в старых винах винимся царю... Нам бы на Дон, домой, к хозяйкам, к робятам. К ногам твоим воеводским бунчук атаманский свой приношу... 

Казаки положили к ногам воеводы бунчук. 

Но Прозоровский насмешливо перебил Степана. 

- "Бун-чу-ук"! - передразнил он. - Крашено ратовище с любого копья, на три алтына цветной тесьмы да кобылий хвост - вот и новый бунчук! 

- Бунчук - войсковая власть! Атаманская честь и знамя - вот что такое бунчук, а не "хвост кобылий"! У меня вон бобровая шуба; бобров-то поболее в ней, чем на шапке боярской. Однако, боярин, не шкурками шапка твоя дорога. Вот так и бунчук! - с достоинством сказал Разин. 

- Не учи, казак, сами учены! - остановил воевода. - В царской грамоте сказано не про бунчук. Читали тебе ее? 

В этот миг распахнулась дверь в горницу, и легкой походкой, одетый в ратное платье, вошел второй воевода - князь Семен Иванович Львов. С усмешкой и любопытством скользнул он взглядом по дорогим подаркам. 

- Здравствуй, боярин Иван Семенович! Здоровы, донские! - приветствовал он, словно не было разницы в чести между воеводой и казаками. 

- Здоров, голова! - отозвался Разин, по ратной одежде приняв его за стрелецкого голову. 

- Не голова князь Семен Иванович, а воеводский товарищ! - поправил Разина Прозоровский. 

- Прости, князь, не ведал тебя в обличье! - сказал Степан, только тут заметив на поясе Львова свою, дареную, саблю и перстень на его пальце. - Стало, я от тебя получил государеву грамоту с милостью. Спасибо за добрую весть. 

- Государю спасибо за доброе сердце! - ответил стольник. - Богаты дары, - добавил он. 

- Дары хороши, и бунчук атаманский хорош - все ладно! - по-прежнему строго перебил Прозоровский стольника. - Да волен ты, атаман, все дары и вместе со бунчуком со своим унести из палаты назад!.. 

- Не по-русски, боярин и воевода, дареное уносить! - вставил Разин. 

- Ну, как хошь... А ты, без окольных речей, дело сказывай мне: сколько пушек привез? - не смягчившись, по-прежнему резко спросил боярин, который решил, что он возьмет Разина в руки, заставит его покориться. 

- Пять медных да десять железных, - ответил Разин. 

- Не балуй! Лазутчики есть и у нас. Мыслишь, пушек твоих не считали?.. В государевой грамоте писано как? Все пушки у нас покинуть. Дале - ясырь. Ты мне три десятка привел персиянцев на смех?! Как в грамоте писано, князь Семен? 

- Писано, чтобы раздору между державами не чинить, весь ясырь воротил бы, - ответил Львов. 

- Слыхал, атаман?! - подхватил Прозоровский. - Ясырь давай до конца, сколько есть. Волжские да морские струги вороти, пушки все привези на площадь - тогда и к хозяйкам в станицы идите. 

- Помилуй, боярин-воевода, обида нам будет! - со всем простодушием, какое умел представить, воскликнул Разин. 

- Ясырь не отдашь, не отдашь все струги да пушки - и путь тебе на Дон закрыт, - не слушая, подтвердил еще раз Прозоровский. - Дары дарами, а пушки - те по себе. 

- Перво - струги, - возразил Степан, внезапно приняв вид расчетливого купца, пригнув один палец. - Без стругов нам не пешим по Волге идти. Доплывем до Царицына, тут и струги оставим - по суше на Дон не потянем. Другое - ясырь, - продолжал атаман, заложив другой палец. - Казаки его с бою брали. Богатые кизилбашцы у нас в полону. Купцы есть, есть два воеводы да княжна персиянская молодая. За тот ясырь казацкая кровь пролита, а я, атаман, тому ясырю не хозяин. Мы за них своих казаков возьмем в выкуп. Нельзя казаков беднить ясырем... Третье - пушки. Сколь можем пушек отдать, и столь отдаем, а как нам идти без пушек степями? Нападут татары, пограбят... 

- Как хошь, атаман, а разбойников с пушками я по Руси гулять не пущу, - решительно оборвал Прозоровский. 

Разин озлился. Купеческий тон его отлетел, словно не был. 

- Нас и шах не хотел-то пустить гулять по Персиде! - окрысился Разин, но вдруг усмехнулся. - А мы умолять тебя станем, боярин. Мыслю, не так-то ты жесток сердцем! 

- Дерзок, казак! - легко остановил Прозоровский. - Выше своей головы ладишь мыслить! А ты знай да помни одно: нерушимо царское слово! Надумаешь все, как государь указал, отдать, то пойдешь на Дон, а нет - погости у нас: Астрахань - город славный! 

- Ин погостим! - с нарочитой беспечностью ответил Степан. - Нам тоже город по нраву, да чаяли, что воевода не схочет простым казакам дать в городе пристань... А нам-то что! Чем не житье? На Волге шатры раскинем... Прощайте покуда, бояре! - коротко оборвал Степан, выходя из палаты. 

Есаулы шумно потянулись за ним. На площади народ встретил их криками радости. 

Степан не успел пересечь площадь, как воеводский посланец - стрелец догнал его. 

- Воевода Семен Иваныч князь, Львов зовет тебя, Степан Тимофеич, ужо хлеба-соли откушать, - с поклоном сказал стрелец. 

- Чегой-то идти медведю на псарню?! - громко заметил Сергей Кривой. - Не дорого и возьмут воеводы его извести отравой! Скажи там своим... 

- Скажи - приду! Пироги бы пекли, - коротко бросил Степан, перебив Кривого. 

- Тимофеич, неужто польстишься на воеводский харч? Сам шею в петлю? - воскликнул Наумов. - Не пустят тебя казаки! 

Степан засмеялся. 

- Али худ головой воевода и силы такой не видит? - спросил он, указав на многотысячную толпу астраханцев. - Хоть дорого ценят бояре казачью башку, а своя на плечах-то им все же милей!