- А он? - грозно спросил воевода. 

- Не смею, боярин... 

- Под пыткой скажешь! - сурово пообещал боярин. - Ну, что князь Михайла? 

- А князь Михайла-де грамоты царской слушать не хочет... - шепотом произнесла она. 

- Цыц, женка! - остановил воевода. - Кому ты речи те разнесла? 

- Молчала, боярин. 

- А кто Михайлу побил, когда он в остатный раз от тебя из корчмы шел? За что побили? 

- Не ведаю, воевода-боярин. Я не пособница делу такому! Может, Никитка... - несмело высказалась вдова. 

- Кто он? 

- Стрелецкий десятник Никита Петух. 

- За что он его - за злодея, за Стеньку? 

- Не ведаю, князь боярин, а чаю, что за меня он сдуру. Ирнит.1 Чудится малому, что князь Михайла Семеныч ходит ко мне по женскому делу. Он грозился: сломаю, мол, князю ноги. Да чаяла, зря он, Никитка, грозится и не посмеет на князя... - неуверенно сказала вдова. 

- Где твой Петух? 

- Не ведаю, князь воевода... Петух - он не мой... 

- Бабкин, верно, Петух?! И побил князь Михайлу за бабку?! Таковы Петухи!.. - перебил боярин. И вдруг, изменившись, резко добавил: - Не за Михайлу пытать тебя стану. Михайла здоров и сам за себя отплатит. Бог даст, через три дня все шишки свои забудет... Толк не об том: Петух твой, я слышал, разинский вор и подсыльщик и ныне назад ко злодею убег. За то тебе стать под пытку. 

Женщина задрожала. 

- Воля твоя, боярин, жги, мучай... Мне жизнь не мила без мужа. Разин Стенька, злодей, моего стрельца сказнил, а самое пусть боярин замучит... Бери, твоя власть!.. 

- Вижу, на дыбу не хочешь. Скажи добром: какие вести Петух повез ко злодею? 

- Помилуй, боярин, да нешто он скажет мне! Аль не знает, за что вдовею!.. Кабы знала, что он ко злодею собрался, он тут бы был, у тебя. Аль я дороги в приказ не знаю?! Аль мужа память не чту?! В глазах стоит мужняя голова, отсеченная топором, ночи не сплю!.. Братцу твому Михайле Семенычу в ножки готова упасть за то, что хочет сгубить злодея... - заговорила громко и горячо стрельчиха. 

Марья знала, что воевода тащил к расспросу бежавших из Яицкого городка стрельцов и прочих людей, видя в них атаманских подсыльщиков. По совету бабки в первые дни сказалась она прибывшей не из Яицка, а из Красного Яра, чтобы избегнуть расспроса в Приказной палате. Так стала она немою сообщницей разинского подсыльщика Никиты. Она и рада была бы ему отплатить за насилие, но молчала из боязни за себя. В первый раз сказала она воеводе о казни мужа и сама испугалась, но воевода был озабочен своим. 

- Все врешь! - остановил он стрельчиху. - Брат воеводский - царю не ослушник! Смехом он говорил то нелепое слово. Полюбилась, должно быть, ему ты - и все. Вот и хотел он тебе угодить да любовную хитрость умыслил: про то, что побьет вора, сказывать вслух, чтобы тебе стать милее, а ты и поверила сдуру! 

- Так что ж, князь Михайла Семеныч меня обмануть приходил? - растерянно спросила стрельчиха. - На что же ему далось меня обмануть? Али сердце мое не довольно болело?! За что же я бога молила о здравии князя Михайлы! Я мыслила: он изо всех бояр самый смелый - дерзнет на злодея. А он для забавы, лишь языком потрепать, чтобы с блудной бабенкой потешиться? На то, знать, и сабельку носит?! 

Злобная ненависть Марьи к Разину не вызвала в воеводе сомнений. Горячность ее убедила боярина в правде ее слов. Он испугался того, что Михайла может стать нарушителем царской воли, но если бы в самом деле вдова дерзнула помыслить на атамана, - кто может быть виноват, что помстилась гулящая женка! 

Прозоровский взглянул на нее. 

"И обличьем взяла, и станом пригожа стрельчиха", - подумал он. 

- Коли тебе за мужа помститься охота, то не жди за себя иных отомстителей, - сурово сказал боярин вдове. 

- Что же, самой, что ли, с саблей мне выйти?! - дерзко спросила вдова. 

Но боярин не возмутился. 

- Сабля - не женское дело... Сумела ты брата Михайлу пленить красотой, сумей вора прельстить. В том женская сила твоя. Бражники все казаки. И Стенька, как все, по корчмам небось ходит, вино пьет. Государь даровал ему милость, да от корчмы и отравного зелья кто пьяниц блюдет?! Упился да сдох - и бог судья вору. Не станем жалеть! 

Марья смолчала, но волненье ее можно было увидеть по вспыхнувшему румянцу и частому дыханью. Глаза ее блестели, как в лихорадке... 

- Дозволишь домой идти, воевода-боярин? - спросила она дрогнувшим голосом, и воевода понял, что стрельчиха решилась на месть... 

- Иди с миром, - сказал Прозоровский. - Да про брата Михайлу ты думать забрось... 

По ночному городу Маша шла как в угаре, не чувствуя ног. Мысль, которую ей подсказал воевода, палила ей сердце и печень. 

"Пойду стречать его на бую. Пойду! - возбужденно мечтала она. - Приоденусь, брови сурьмой наведу, набелюсь, нарумянюсь. Заманю его, напою вином. Чай, захочет выпить с похода... Захочет! В Яицком городе говорили, что бражник... Придет! Обойму, приголублю злодея, ласки ему напоследок не пожалею... А там надсмеюсь!.. Увижу, что встать не может, - скажу: „Конец тебе, атаман-губитель! Пуля тебя, колдуна, не берет, ни сабля. Царское сердце околдовал ты и милости царской дождался... Бояре простили тебя. Да я, Машка, тебя не простила! Стрелецкая вдова повдовила твою казачку... Сладко собачьей-то смертью издохнуть?!" Я зелья найду! Хитер воевода: брата, вишь, не пошлет, а женке греховные помыслы в сердце разжег! Потом, мол, не мой ответ, а я-то схвачу злодейку-колдунью, по царскому Уложенью, да вместе с зельем отравным ее на костер! И заботы не станет! А я и того не страшусь! Ничего не страшусь!.." - разгорелась Марья... 

- Христос с тобой, воротилась!.. А я и назад уж не чаяла ждать... Час-то поздний. Вторые, чай, петухи кричали, - встретила Марью старуха. - Постеля открытая ждет. Ложись. А я у тебя посижу... 

- Утре, бабушка, утре про все расскажу. Ныне спать! - сказала вдова, уже скидывая одежу, не в силах ни думать, ни говорить ни о чем, кроме своего жгучего замысла... 

На русской земле 

Степан Тимофеич не спал. Сидя на палубе, молча глядел он в темную воду залива, которая едва колыхалась легкой волной, и думал о том, что нелегко будет прорваться в Волгу. Он считал, что сделал ошибку, направившись к Четырем Буграм, к устью Волги, что было вернее и легче пройти через Красный Яр в Ахтубу и при попутном ветре проскочить в верховья, хотя бы на малых челнах, покинув большие струги воеводам в добычу. Сейчас уже обмануть астраханского воеводу было немыслимо. Если стрельцы не пошли догонять их в море, то, значит, решили ждать в устьях.