Только бы не разбрелись казаки малыми кучками, только бы купно держались. Поодиночке ведь воеводы ловко умеют ловить народ. Есаулов повесят, а прочих - кого куда: в ссылку, в стрелецкую службу по дальним острожкам... Надо все войско в куче держать, в кулаке - в том всех и спасение! 

И вдруг из морской волны навстречу Степану возникли освещенные солнцем морские струги. Словно из моря встал сожженный всего дней двадцать назад боевой караван астаринского хана... 

Степан негромко окликнул Федора Сукнина и молча ему показал на струги. 

- Я сам хотел указать тебе, батька, - сказал корабельный вож. - Верно, тарковские рыбаки нас видели да упредить астраханцев послали... 

Сукнин и Разин озабоченно считали вражеские суда... Уже были видны блестевшие на солнце пушки... Принять еще один бой? Об этом нечего было и думать. Казаков не нужно было даже одолевать. Их можно было просто связать и бросить, как кур в лапшу, без всякого шума, без битвы... 

Разин не ждал, что здесь - так далеко от Астрахани, его могут встретить морским боем. Он думал пристать у Четырех Бугров, отсидеться меж островов, пробраться к берегу, взять запасы пресной воды, выслать лазутчиков в волжские устья, разведать протоки, а там, может быть, через Ахтубу, а не Волгой пуститься вверх... Два-три дня отдыха на берегу - и казаки были бы снова пригодны к бою. 

Ближние разинские есаулы столпились возле Степана. 

- Что же, батька, в море назад покуда? - сказал Наумов, словно в ответ мыслям Разина. 

- Куды же ты мыслишь? 

- Может, к Таркам, а то - на Куму. А что же нам делать? Не драться же нынче вправду: побьют! 

- Пристанем у бережка, маленько оживем - тогда уж и в драку, - поддержал Наумова и Сукнин. 

Разин согласно махнул рукой. 

- На стругах голос слу-ушай! - привычно крикнул Сукнин, и слова его, как эхо, понеслись по каравану. 

- Паруса спускай, весла в воду! Поворот от берега в море! 

Голоса крикунов еще передавали приказ, а на передних стругах уже сползли вниз паруса, весла блеснули брызгами, и суда одно за другим начали тяжело поворачивать носы вразрез волнам, заносясь на кручи воды. 

- Черномордых бодри! - крикнул Сукнин. 

Казаки-надсмотрщики с длинными кнутами в руках стали "подбадривать" пленных гребцов. Те налегли на весла, вынося караван в открытое море. 

Астраханцы, заметив, что отстают от разинцев, не стали преследовать их, подняли паруса и пошли назад к островам... 

Начинало смеркаться. 

Задние разинские струги терялись из виду, сливаясь с морем. 

- Эх, батька, глянь, как струги растянулись! Не хотят казаки от родной земли уходить. Измены бы не стряслось! - оглядывая караван, сказал Сукнин и, не ожидая приказа Разина, спрыгнул в легкую шестивесельную ладью и полетел по волнам, обходя караван. 

Струги стали подтягиваться, сближаться, прошли между островами и очутились перед неглубокою бухтой, где стояли два одиноких насада. Здесь был митрополичий учужный стан. Завидя разинские струги, несколько монахов убегало на глазах казаков в береговые кусты. Работные люди, наоборот, махали с насадов шапками. 

Сукнин на ладье возвратился в это время к атаманскому стругу, привез казачьего пятидесятника Ежу, из бывших яицких казаков, и рывком за ворот втащил его на палубу струга. 

- Изменника приволок, атаман, - сказал он. 

- В чем измена? - спросил Разин. 

- Гребцам велел весла сушить, отстал ото всех стругов. Звал своих казаков сойти в Астрахань, к воеводам с повинной. 

- А ты что на отповедь скажешь, крещена рать? - повернулся Разин к пленнику. 

- А что мне сказать? Люди биться не можут. Недугуют все на струге. Куды, к черту, в море! - прямо и безнадежно ответил тот. 

- Чего ж ты хотел сказать воеводам? 

- Вину, мол, приносим царю. Домой хотим. 

- Слыхал, как повесили прошлый год сто пятьдесят человек наших изменщиков астраханские воеводы? 

- Слыхал. 

- Чем от смерти хотел откупиться? 

- Твоей головой, - махнув рукой, просто и прямо сказал казак. 

- Дешевая атаманская голова, коли ты ее за дурацкий кочан продать вздумал. - Разин обернулся к Наумову. - Срубить ему руки и ноги, Наумыч. Пусть сдохнет не сразу. 

- Смотри, атаман! Покуда сильны были, мы за тебя кочнов своих не жалели. А нынче народ хвор. Не я, так другие тебя продадут... Мыслишь, смерти страшусь? Мне плевать! Может, чаешь, я мук забоялся? Я сам людей мучил, мне тьфу! На измену пошел, так я знал, что ты не помилуешь... 

- Ладно, идем, - подтолкнул Наумов. - Казнят тебя на твоем струге. Твои казаки и казнят. 

- Не пойду! - сказал Ежа твердо. - Тут меня казни. 

- Чего-то?! - спросил Разин. 

- Мои казаки плакать станут. Любили меня. Так со мною ты пуще беды наживешь!.. 

- Вода-а! Вода-а!.. Сладка вода-а! - закричали с сущи казаки, сразу отъехавшие на поиски ручья или речки на берегу. 

Крик этот летел, как весть о победе. И разом со всех стругов на челнах пустились к берегу сотни людей с говором, с шумом... В заливчике вдруг стало тесно, челны зацеплялись веслами друг за друга, сталкивались боками... Видно было, как на берегу толпятся казаки, склоняясь к земле и припадая ртами к источнику. 

- Ведь эка, струги кидают!.. А ну вдруг в сей час нападут на нас с моря! - воскликнул Наумов. 

- Брось, тезка, дай им напиться! Уж больно ты строг! Воротятся тотчас, - сказал Степан. 

Разин, Наумов, Сукнин, Еремеев и с ними Ежа глядели со струга на оживший залив. Возвращавшиеся челны сцеплялись с шедшими к берегу. Успевшие раньше достичь берега протягивали запоздалым пресную воду в ковшах и в кружках, поили их и опять вместе с ними поворачивали назад. По берегу к лодкам несли кувшины, катили наполненные бочонки, словно им нужен был снова запас для большого похода по морю. 

Атаман и есаулы радостно усмехались, видя, как вдруг ожили люди, всего только час назад казавшиеся бессильными и больными. Даже в усах обреченного за измену Ежи блуждала усмешка, и глаза его светились теплом. 

- Атаман! Степан Тимофеич! Слышь, батька, студеной да сладенькой на-кось! - крикнули рядом с челна. 

Казак протягивал полный пузатый кувшин воды. Лицо казака выражало довольство, почти что счастье...