сообщает, что ему наконец-то удалось связаться с Берлином и что я должен 

лететь туда немедленно на Хе-111 и приземлится на широкой магистрали, 

пересекающей Берлин, в месте где стоят Бранденбургские ворота и находится 

монумент Победы. Меня будет сопровождать Ниерман. 

Взлет на Хейнкеле-111 в ночное время не кажется простым делом, потому 

что у нас нет огней вдоль периметра, ни вообще какого-либо освещения, кроме 

того летное поле небольшое по размерам и с одной стороны к нему подходят 

довольно высокие холмы. Для того, чтобы взлететь вообще, нам приходится 

сливать горючее из баков, чтобы уменьшить вес самолета. Естественно, это 

уменьшает время, которое мы можем находиться в воздухе. 

Мы взлетаем в час ночи - стоит кромешная темень. Мы летим на Судетскими 

горами в северо-западном направлении, в зону идущих боев. Местность под нами 

освещена пожарищами, горят села и города, вся Германия пылает. Мы понимаем, 

что не можем предотвратить этот ужас, но лучше об этом не думать. На 

окраинах Берлина советские прожектора и зенитки уже нацелены на нас, почти 

невозможно ориентироваться, поскольку город окутан густым дымом. В некоторых 

местах огонь пылает так яростно, что он ослепляет и на земле нельзя 

разглядеть никаких ориентиров, мне просто приходится какое-то время смотреть 

в темноту, прежде чем я вновь могу что-то видеть, но даже после этого я не 

могу найти нужную мне городскую магистраль. Одно пожарище за другим, вспышки 

орудий, кошмарное зрелище. Моему радисту удается связаться с землей, нам 

приказано ждать. Через 15 минут от полковника Белова поступает сообщение, 

что посадка невозможна, поскольку дорога находится под сильным 

артиллерийским обстрелом и Советы уже захватили Потсдаммерплац. Мои 

инструкции заключаются в том, чтобы лететь в Рехлин и оттуда позвонить в 

Берлин, чтобы получить дальнейшие приказания. 

У моего радиста есть частота этой радиостанции, мы торопимся вызвать 

Рехлин, потому что наши баки почти пусты. Ниже нас простирается океан 

пламени, который может означать только то, что русские ворвались в город и с 

другой стороны, в районе Нейрюппина и для бегства открыт только узкий 

коридор к западу. На мою просьбу включить огни, Рехлин отвечает отказом, они 

боятся, что немедленно навлекут на себя ночную атаку вражеских самолетов. Я 

читаю им открытым текстом инструкции о нашей посадке, добавив от себя 

несколько не особенно вежливых замечаний. Все это все нравится мне все 

меньше и меньше, потому что горючее может кончиться в любой момент. Вдруг 

правее нас загораются скудные огни и обозначают контуры какого-то аэродрома. 

Мы приземляемся. Но где мы оказались? Это Виттсток, тридцать километров от 

Рехлина. Виттсток слушал наш разговор с Рехлином и решил включить свои огни. 

Через час в 3 часа утра я прибываю в Рехлин, диспетчерская которого 

оборудована радиосвязью. С ее помощью мне удается связаться с Берлином. 

Полковник фон Белов говорит мне, что мне уже не нужно следовать в Берлин, 

поскольку на предназначенное мне место был назначен фельдмаршал Риттер фон 

Грейм, с которым удалось связаться вовремя, более того, он говорит, что в 

Берлине уже невозможно приземлится. Я отвечаю: 

"Утром я сяду на "Штуке" на этой магистрали. Я думаю, что на более 

легком самолете это еще можно сделать. Кроме того, мне кажется важным 

вывезти фюрера из этого опасного места, так чтобы он не потерял контроля над 

ситуацией в целом". 

Фон Белов просит меня не вешать трубку, пока он наводит справки. Он 

возвращается к телефону и говорит: 

"Фюрер принял окончательное решение. Он решил, что Берлин нужно 

удерживать до последнего и поэтому не может оставить столицу, ситуация в 

которой выглядит критической. Он уверен, что если покинет город, войска, 

удерживающие его, будут уверены, что он бросает Берлин на произвол судьбы и 

сделают вывод, что любое сопротивление бесполезно. Поэтому фюрер 

намеревается остаться в городе. Вам не следует пытаться попасть в город, но 

вы должны немедленно возвращаться в Судетенланд чтобы обеспечить поддержку 

армии фельдмаршала Шернера, которому приказано нанести удар в направлении 

Берлина". 

Я спрашиваю фон Белова, что он думает о ситуации, потому что он говорит 

мне все это спокойно и без эмоций. 

"Наше положение не кажется слишком хорошим, но наступление генерала 

Венка или Шернера еще может спасти Берлин". 

Я восхищаюсь его хладнокровием. Я знаю, что мне делать и возвращаюсь в 

свою часть, чтобы продолжать боевые операции. 

* * * 

Шокирующая известие о том, что глава государства и верховный 

главнокомандующий всеми вооруженными силами Рейха мертв, оказывает на войска 

ошеломляющий эффект. Но орды красных опустошают нашу страну и поэтому мы 

должны продолжать сражаться. Мы только тогда сложим оружие, когда такой 

приказ отдадут наши руководители. Это наш долг согласно присяге, это наш 

долг в виду ужасного рока, который угрожает нам, если мы сдадимся 

безоговорочно, как на этом настаивает враг. Это наш долг перед судьбой, 

которая поместила нас географически в самое сердце Европы и которому мы 

следовали столетиями: быть бастионом Европы против Востока. Понимает Европа 

или нет ту роль, которую судьба возложила на нас, относится ли она к нам с 

фатальным безразличием или с враждебностью, все это ни на йоту не изменяет 

наш долг перед ней. Мы убеждены, что сможем высоко держать головы когда 

будет написана история нашего континента и, в особенности, тех тревожных 

времен, которые лежат впереди. 

Восточный и западный фронт подходят все ближе и ближе друг к другу, нам 

все труднее проводить операции. Можно только восхищаться дисциплиной моих 

людей, она осталось точно такой же, как в первый день войны. Я горжусь ими.