размещена на горных склонах. Справа и слева от дорог, проходящих через 

перевалы. Противник понял, что оставлять зенитки в составе конвоев на дороге 

относительно неэффективно, когда мы, например, атакуем цели внизу из-за 

группы скал. Истребителей пока немного. Неужели русские так долго тянут с 

перебазированием на румынские аэродромы? Я сомневаюсь, потому что у них нет 

проблем со снабжением и имеющиеся аэродромы в Бузау, Романе, Текучах, Бакау 

и Силистрии отлично расположены и вполне достаточны для битвы. 

Предположительно, иваны не очень любят летать в горах. Особенно они 

опасаются летать на низкой высоте в долинах из-за возможности неожиданно 

попасть в тупик, выход из которого блокирован резко вздымающимися горами. У 

меня было точно такое же чувство два года назад, когда мы летали над 

перевалами и долинами в горах Кавказа. 

В это время я получаю приказ принять командование полком и сдать мою 

третью эскадрилью. В качестве моего приемника имя обер-лейтенанта Лау, он с 

отличием служил в эскадрильи еще с Греции. После первой фазы русской 

компании он был направлен на штабную работу и сейчас снова вернулся на 

фронт. Что касается моих собственных полетов, это изменение меня никак не 

затрагивает. Я располагаю для полетов всеми типами самолетов, которые стоят 

на вооружении полка и могу летать с тем или иным подразделением в любое 

время. 

Однажды, в начале сентября, я вылетаю рано утром с моей третьей 

эскадрильей, вторая сопровождает нас в качестве эскорта, я сам, вместе со 

звеном противотанковых самолетов занимаюсь охотой на танки в районе 

Ойтоцкого перевала. Ситуация там не кажется особенно приятной. Я решаю, 

следовательно, сразу же после возвращения подняться в воздух на ФВ-190. Тем 

временем самолеты остальных летчиков проходят обслуживание перед следующим 

вылетом. Лейтенант Хофмейстер готов к вылету и будет сопровождать меня в 

качестве разведчика. 

Мы возвращаемся к Ойтоцу, проводим несколько атак с малых высот и 

разведываем состояние дел на всех карпатских перевалах и высотах, из чего мы 

получаем общую картину положения дел в нашем секторе. Я возвращаюсь, 

буквально без капли бензина и без единого патрона, на наше летное поле, 

когда я вижу сорок серебристых самолетов которые летят ко мне на той же 

самой высоте. Мы проносимся совсем близко друг от друга. Скрываться больше 

нельзя. Это американские мустанги. Я говорю Хофмейстеру: "Немедленно 

приземляйся"! Я выпускаю шасси, закрылки и иду вниз, прежде чем Мустанги 

успевают развернуться и атаковать. Скольжение к земле отнимает много нервов, 

потому что это тот момент, когда твой самолет абсолютно беззащитен и ничего 

нельзя сделать, только терпеливо ждать, пока он остановится. Я все еще 

качусь по земле, когда, оглянувшись, вижу как Мустанги начинают атаку и один 

из них идет прямо на мой самолет. Я торопливо откидываю фонарь - я все еще 

двигаюсь со скоростью километров 50 в час, вылезаю на крыло и бросаюсь на 

землю всего за несколько секунд до того, как начинают лаять пушки Мустанга. 

Мой самолет, который укатился сам по себе уже довольно далеко, загорается 

после первой же атаки. Я доволен, что сумел из него вовремя выбраться. У нас 

на аэродроме нет зениток, потому что никто не ожидал и не был готов к нашему 

отступлению на венгерские аэродромы. Наши враги, которые располагают 

неограниченными ресурсами могут размещать зенитные батареи на каждом углу, 

мы, к сожалению, этого позволить себе не можем. Мустанги рассыпались над 

всем аэродромом и спокойно занимаются тренировочной стрельбой по мишеням как 

в мирное время. Моя эскадрилья, которая должна была быть заправлена и 

снабжена боеприпасами, все еще находится на земле. Несколько транспортных 

самолетов, которые доставили нам боеприпасы, горючее и бомбы стоят на 

открытом месте. Пригодные к полетам самолеты находятся в импровизированных 

ангарах в лесу и в них трудно попасть. Но ремонтируемые самолеты и 

транспортники с бомбами и горючим взлетают на воздух, пушки сорока Мустангов 

грохочут без передышки, превращая все, что видят пилоты в пламя и обломки. 

Мною овладевает беспомощная ярость, приходится смотреть на все это и не 

иметь возможности ответить. Под всему аэродрому горят самолеты, над ними 

поднимаются клубы черного дыма. В этой сумятице можно подумать, что пришел 

конец света. Как это ни звучит абсурдно, я пытаюсь на мгновение заснуть. К 

тому времени, когда я проснусь, все уже закончится. Если тот парень, который 

продолжает кружить надо мной сможет в меня попасть, мне будет легче принять 

это, если я засну. 

После того, как пилот Мустанга поджег мой самолет во время первой 

атаки, он, должно быть, заметил меня, лежавшего в поле. Возможно он на самом 

деле видел, как я спрыгнул с крыла, в любом случае он возвращается снова и 

снова и пытается попасть меня из пушек и пулеметов. По всей видимости он не 

видит меня четко через прицел, должно быть он не может поверить, что еще не 

попал в меня, потому что зайдя один или два раза он с ревом проносится надо 

мной, снижается до высоты несколько метров и смотрит на меня. Я лежу на 

животе не шевелясь, только немного поворачиваю голову чтобы бросит на него 

взгляд из-под полуопущенных век. Каждый раз, когда он приближается ко мне 

спереди, на меня падает песок от пулевых фонтанчиков. Попадет ли он в меня в 

следующий раз? Бежать нельзя, они стреляют по всему, что движется. И так это 

и продолжается, до бесконечности. Наконец у него, как я совершенно уверен, 

кончились боеприпасы, пройдя надо мной еще раз он летит прочь. Его коллеги 

также израсходовали свои боеприпасы, очень толково, нужно признать. Они 

строятся над летным полем и улетают. Наш аэродром представляет собой ужасное 

зрелище, в особенности, на первый взгляд. Первым делом я ищу лейтенанта