командира звена. Я испытываю чувство симпатии к тем, кто медленно учится. 

Лейтенанту Швирблатту везет меньше. Он сделал уже 700 боевых вылетов и 

был награжден Рыцарским крестом. Получив прямое попадание над целью, он 

должен был сделать вынужденную посадку сразу за нашими окопами, потерял 

левую ногу и несколько пальцев на руке. Нам будет суждено сражаться вместе 

во время завершающей стадии войны. 

У нас нет ни минуты передышки, не только в районе севернее Ясс, но 

также и на востоке, где русские захватили плацдармы на берегу Днестра. 

Однажды, во второй половине дня три наших машины летят над излучиной Днестра 

между Кошицей и Григориополем, где наша оборона прорвана большим количеством 

Т-34. Лейтенант Фиккель и унтер-офицер сопровождают меня на Ю-87, 

вооруженных бомбами. Предполагается, что нас будет ждать эскорт, и когда я 

приближаюсь к излучине реки я в самом деле могу видеть в районе цели низко 

летящие истребители. Оставаясь оптимистом, я прихожу к заключению, что это 

свои. Я лечу по направлению к цели, разыскивая танки, когда понимаю, что эти 

истребители - вовсе не мой эскорт, а иваны. Как глупо с нашей стороны, ведь 

мы уже разорвали строй, когда начали искать отдельные цели. Два других 

самолета запаздывают со сближением и медленно начинают пристраиваться за 

мной. Более того, удача нам изменяет, иваны готовы драться, это желание 

возникает у них не так часто. Самолет унтер-офицера очень быстро загорается 

и превратясь в факел, исчезает в западном направлении. Фиккель сообщает мне, 

что его тоже подбили и ему приходится уходить. Пилот Ла-5, который, по всей 

вероятности, знает свое дело, садится мне на хвост, остальные держаться за 

ним на небольшом расстоянии. Что бы я ни делаю, мне не удается стряхнуть 

этот Ла. Он частично выпустил закрылки, чтобы уменьшить скорость. Я залетаю 

в глубокие овраги, чтобы держать его пониже и сделать так, чтобы опасность 

столкнуться с землей спутала бы ему прицел. Но он держится за мной и его 

трассеры проходят совсем близко от моей кабины. Мой бортстрелок Гадерман 

кричит взволнованно, что истребитель непременно собьет нас. Лощина 

расширяется к юго-востоку от изгиба реки и неожиданно я делаю вираж со 

вцепившимся мне в хвост Ла. У Гадермана заклинило пулемет. Трассеры проходят 

под левым крылом. Гадерман орет: "Выше"! Я отвечаю: "Я не могу, у меня уже и 

так ручка в живот уперлась". Во мне начинает медленно нарастать удивление, 

как этот парень, идущий сзади, может следовать моим виражам на истребителе. 

Пот бежит у меня по лбу. Я все тяну на себя ручку управления, трассеры 

продолжают проноситься под моим крылом. Обернувшись, я могу взглянуть прямо 

в напряженно-сосредоточенное лицо ивана. Другие Ла прекратили преследование, 

по всей видимости ожидая, что их коллега вот-вот нас собьет. Полет в таком 

стиле им не по зубам: почти вертикальные виражи на высоте 10-15 метров над 

землей. Неожиданно на вершине земляного укрепления я замечаю немецких 

солдат. Они машут руками как сумасшедшие, скорее всего, не могут разобраться 

в ситуации. Но вот раздается громкий вопль Гадермана: "Ла упал"! 

Сбил ли Гадерман вражеский самолет из своего пулемета или лонжероны 

истребителя не выдержали огромного напряжения во время этих виражей на 

полной скорости? В наушниках я слышу громкие крики русских. Они видели, что 

произошло и это нечто из ряда вон выходящее. Я потерял Фиккеля и лечу домой. 

Подо мной в поле лежит горящий Ю-87. Унтер-офицер и его бортстрелок стоят 

рядом с ним в полном здравии, к ним спешат немецкие солдаты. Значит, завтра 

они снова смогут летать. Вскоре после посадки я встречаюсь с Фиккелем. Будет 

достаточный повод отпраздновать наш новый день рождения. Фиккель и Гадерман 

также настаивают на праздновании. На следующее утро звонит наземный 

корректировщик этого сектора и рассказывает мне, с каким беспокойством он 

наблюдал за вчерашним представлением и сердечно поздравляет меня от имени 

дивизии. Из радиосообщения, перехваченного прошлым вечером, становится ясно, 

что пилотом истребителем был знаменитый советский ас, дважды Герой 

Советского Союза. Я должен признать, что он был хорошим летчиком, а это 

совсем не мало. 

* * * 

Вскоре после этого эпизода я должен докладывать рейхсмаршалу по двум 

разным поводам. Первый раз я приземляюсь в Нюрнберге и отправляюсь в замок 

его предков. Когда я вхожу во двор, я с удивлением вижу Геринга, наряженного 

в средневековый германский охотничий костюм и, в компании лечащего врача, 

стреляющего из лука в ярко раскрашенную мишень. Он не обращает на меня 

никакого внимания, пока не расходует весь свой запас стрел. Я с удивлением 

вижу, что он ни одного раза не промахнулся. Я только надеюсь, что он не 

охвачен желанием показать свое умение, заставив меня с ним соперничать, в 

этом случае он должен понимать, что из-за раны в плечо я не могу держать 

лук, тем более - стрелять из него. Тот факт, что я докладываю ему о прибытии 

в унтах в любом случае указывает на мою физическую слабость. Он говорит мне, 

что часто занимается спортом во время отдыха, это способ поддерживать себя в 

форме и его доктор волей-неволей, должен присоединиться к нему в этом 

приятном времяпрепровождении. После скромного ужина в кругу семьи на котором 

из других гостей присутствует только генерал Лерцер, я узнаю причину моего 

вызова. Он награждает меня Золотой медалью пилота с бриллиантами и просит 

сформировать эскадрилью, вооруженную новыми Мессершмиттами-410 с 50 мм 

пушками и принять над ней командование. Он надеется, что с этим типом 

самолета нам удастся совладать с четырехмоторным самолетами, которые 

использует противник. Я делаю вывод, что поскольку я только что был 

награжден Бриллиантами, он хочет превратить меня в пилота-истребителя. Я