о большие камни. Постепенно мои ноги перестают что-либо чувствовать. Воля к 

жизни и свободе заставляет меня держаться, они неразделимы, жизнь без 

свободы - только скорлупа. Как далеко иван проник в наши позиции? Сколько 

мне еще путешествовать? Если я слышу лай собаки, то обхожу это место 

стороной, поскольку окрестные хутора скорее всего заняты врагами. На 

горизонте я часто вижу вспышки орудий и глухой грохот, по всей видимости 

наши начали артобстрел. Но это означает, что русский прорыв закончился. На 

дне оврагов, которые то здесь то там прорезают холмы я часто оступаюсь в 

темноте и проваливаюсь в канавы, где стоит по колено липкая грязь. Она 

засасывает, а у меня больше нет сил высвободиться. Я хватаюсь руками за край 

канавы и вытаскивая туловище из воды, но ноги еще остаются в этой жиже. И 

так я лежу, истощенный, чувствуя себя так, как будто мои "батарейки" 

кончились. Полежав так пять минут я постепенно "подзаряжаюсь" и накапливаю 

достаточно сил, чтобы вскарабкаться на крутые стенки канавы. Но подобная 

неприятность повторяется без всякой жалости снова и снова, по крайней мере, 

там, где земля неровная. Так это продолжается до 9 вечера. Ну, все, с меня 

достаточно. Даже после долгого отдыха я не могу восстановить силы. Без воды, 

пищи и сна я не могу продолжать. Я решаю поискать какой-нибудь отдельно 

стоящий дом. 

Я слышу, как вдалеке лает собака и иду на звук. Вероятно, я совсем 

близко к деревне. Немного погодя я натыкаюсь на одинокую ферму и с трудом 

успокаиваю лающего пса. Мне совсем не нравится этот лай, я боюсь, что он 

привлечет внимание какого-нибудь пикета в соседней деревне. Я стучу в дверь, 

но никто не открывает, скорее всего, там никого нет. То же самое повторилось 

и на второй ферме. Я иду к третьей. Когда и на этот раз никто не отвечает, я 

теряю терпение и открываю окно, чтобы залезть внутрь. В этот момент дверь 

открывает страху с дымящей масляной лампой. Я уже наполовину влез в окно, но 

сейчас я вылезаю вновь и ставлю ногу в дверь. Старуха пытается отпихнуть 

меня. Я решительно прохожу мимо нее. Повернувшись кругом, я указываю в 

направлении деревни и спрашиваю? "Большевисти?" Она кивает утвердительно. Из 

этого, я делаю вывод, что иван занял деревню. Тусклый свет лампы слабо 

освещает комнату: стол, скамейку, древний буфет. В углу на довольно 

кривоногой кровати храпит седобородый старик. Ему должно быть за семьдесят. 

В молчании я пересекаю комнату и ложусь рядом с ним на деревянную кушетку. 

Что я могу сказать? Я не знаю русского. Женщина сейчас поймет, что я не 

собираюсь причинить им никакого вреда. Я бос, лохмотья моей рубашки липкие 

от свернувшейся крови, я скорее похож на преследуемую дичь, чем на ночного 

грабителя. Я лежу. Над нашими головами тускло мерцает лампа. Мне не приходит 

в голову попросить их перевязать мое плечо или порезанные ноги. Я хочу 

только отдыха. 

Меня вновь мучает голод и жажда. Я сажусь на кровати и складываю ладони 

в умоляющем жесте, в то же самое время показываю жестами что я хочу пить и 

есть. Поколебавшись немного, она приносит мне кувшин воды и кусок 

заплесневевшего кукурузного хлеба. Никогда еще в своей жизни я не ел ничего 

вкуснее. С каждым глотком и куском хлеба я чувствую прилив сил, как будто ко 

мне вернулась воля к жизни и действию. Поначалу я ем с жадностью, но поев 

немного, я начинаю размышлять о своей ситуации и вырабатываю план действий 

на несколько следующих часов. Я попил и поел. Я отдохну до часа ночи. Сейчас 

полдесятого вечера. Нужно отдыхать. Поэтому я снова ложусь на деревянные 

доски вместе со стариками, наполовину сплю, наполовину бодрствую. Я 

просыпаюсь каждые пятнадцать минут как по часам и проверяю время. Что бы ни 

случилось, я не могу тратить спасительную темноту на сон, я должен пройти 

как можно дальше на юг. 9:45, 10 часов, 10:15 и так далее, 12:45, 01:00. 

Пора собираться! Я прокрадываюсь наружу. Старуха закрывает за мной дверь. Я 

оступаюсь и падаю со ступеней. Это спросонья или темная ночь виновата, а 

может быть, ступени скользкие? 

Идет дождь. Ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Звезды 

исчезли. В какую сторону мне идти? Затем я вспоминаю, что когда я шел 

накануне вечером, ветер дул мне в спину. Если я хочу пробираться на юг, мне 

нужно двигаться по ветру. Или он переменился? Я все еще нахожусь среди 

зданий на ферме, здесь я защищен от ветра. Ветер дует то в одну сторону, то 

в другую, я боюсь, что буду двигаться по кругу. Чернильная темнота, 

препятствия, я наталкиваюсь на что-то и ушибаю голень. Собаки лают хором, 

дома все еще где-то поблизости, это деревня. Я могу только молиться, чтобы в 

следующую минуту не столкнуться с русским часовым. Наконец я оказываюсь на 

открытом месте и с уверенностью подставляю спину ветру. Я также избавился от 

дворняг. Я бреду так же, как и раньше, вверх по холму, вниз по склону, верх, 

вниз, кукурузные поля, камни, перелески, в которых труднее всего держать 

направление, потому что среди деревьев ветер почти стихает. На горизонте я 

вижу беспрестанные вспышки орудий и слышу их мерные раскаты. Они помогают 

мне сохранять курс. Вскоре после 3 часов утра я слева от меня брезжит 

неясный свет - близок рассвет. Хорошая проверка, сейчас я уверен, что ветер 

не изменил направления и я двигаюсь в верном направлении. 

Я прошел уже десять километров. Я думаю, что вчера я покрыл километров 

15-18, так что теперь я нахожусь в 25 километрах от Днестра. 

Передо мной вздымается холм высотой примерно в двести метров. Я 

карабкаюсь на него. Возможно, с вершины я увижу что-нибудь и смогу 

определить несколько ориентиров. Уже светло, но я не могу обнаружить никаких 

особых мест, слева и справа в нескольких километрах от меня я вижу три 

крошечных деревушки. Но я обнаруживаю, что мой холм на самом деле является