Еще 80 метров. Неожиданно он вскидывает вверх руки и кричит: "Я не могу, я 

больше не могу" и погружается в воду. Он тотчас же всплывает, но затем 

погружается снова и больше не показывается. Я вновь прыгаю в воду, расходуя 

последний десять процентов энергии, которые, как я надеялся, мне удалось 

сохранить. Я достигаю того места где Хеншель погрузился в воду. Я не могу 

нырять, потому что для этого я должен глубоко вздохнуть, но из-за холода я 

никак не могу набрать достаточно воздуха. После нескольких неудачных попыток 

я едва могу добраться до берега. Если бы я как-то ухватил Хеншеля, то скорее 

всего оказался бы вместе с ним на дне Днестра. Он был очень тяжел и такое 

напряжение было бы никому не под силу. Вот я лежу на берегу, разбросав 

руки... слабый... истощенный... и где-то внутри глубокая скорбь по моему 

другу Хеншелю. Мы читаем молитву за упокой души нашего товарища. 

Карта насквозь промокла, но я все держу в голове. Один дьявол знает как 

далеко в русском тылу мы находимся. Или все еще есть шанс, что рано или 

поздно мы натолкнемся на румын? Я проверяю наше оружие. У меня револьвер 

калибром 6.35 с шестью патронами, у сержанта 7.65 с полным магазином, 

ефрейтор потерял свой револьвер в воде и у него только сломанный нож 

Хеншеля. Мы идем на юг, сжимая наше оружие в руках. Слабохолмистая местность 

знакома по полетам. В окрестностях находится несколько деревень, в 35 км к 

югу с запада на восток проходит железная дорога. Я знаю на ней только две 

станции - Балта и Флорешти. Даже если русские и проникли так далеко, мы 

можем рассчитывать на то, что эта железнодорожная линия все еще свободна от 

противника. 

Время около 3 часов дня, солнце стоит высоко. Первым делом мы входим в 

небольшую долину окруженную холмами. Мы окоченели от холода, капрал все еще 

бредит. Я прибегаю к благоразумию. Мы должны попытаться избежать любых 

населенных мест. Каждый из нас получает определенный сектор для наблюдения. 

Я умираю от голода. До меня внезапно доходит, что целый день я ничего 

не ел. Мы делали наш восьмой вылет и не было времени перекусить между 

заданиями. После возвращения из каждой миссии должен быть написан отчет и 

направлен в группу, а по телефону уже поступают инструкции о проведении 

следующей операции. Тем временем наши самолеты заправляются, оружейники 

загружают боеприпасы, подвешивают бомбы, и мы взлетаем снова. Экипажи могут 

немного отдохнуть и даже что-то проглотить, но мне не приходится на это 

рассчитывать. 

Я предполагаю, что мы идем уже больше часа, солнце начинает садиться и 

наша одежда начинает постепенно замерзать. Вот что-то показалось впереди, 

или я ошибаюсь? Нет, там и впрямь что-то виднеется. В нашем направлении 

прямо на фоне солнечного сияния, - из-за этого трудно рассмотреть детали, - 

движутся три фигуры. Они уже в 300 метрах от нас. Эти люди, конечно же, нас 

уже заметили. Возможно они занимали позицию на вершине одного из холмов. 

Рослые парни, без сомнения - румыны. Сейчас я могу рассмотреть их получше. 

Те, кто идут справа и слева несут за плечами винтовки, тот, кто в середине, 

вооружен автоматом с круглым диском. Это молодой парень, двое других 

сорокалетнего возраста, должно быть, резервисты. Они одеты в 

коричнево-зеленую форму. Не делая никаких враждебных жестов они подходят к 

нам ближе. Я внезапно соображаю, что на нас теперь нет никакой формы и 

поэтому они не могут разобрать, кто мы такие. Я спешно советую капралу 

убрать револьвер и сам прячу свой, на тот случай, если румыны занервничают и 

начнут стрелять. Трио останавливается в метре перед нами и разглядывает нас 

с любопытством. Я начинаю объяснять нашим союзникам, что мы - немцы, сделали 

вынужденную посадку и прошу их помочь нам с одеждой и едой, добавляя, что мы 

хотели бы вернуться в свою часть как можно скорее. 

Я повторяю: "Мы немецкие летчики, сделали вынужденную посадку", но их 

лица мрачнеют и в тот же самый момент я вижу три дула, направленных мне в 

грудь. Молодой парень мгновенно хватается за мою кобуру и вытаскивает оттуда 

револьвер. Они стояли спинами к солнцу. Сейчас я могу рассмотреть их 

получше. Серп и молот - значит, русские. Я ни на секунду не собираюсь 

сдаваться в плен, я думаю только о побеге. У меня один шанс из ста. За мою 

голову в России, должно быть, назначено хорошее вознаграждение, а если меня 

захватят живым, то награда, наверное, будет еще больше. Вышибить мне мозги 

было бы для них не совсем практично. Я разоружен. Я медленно поворачиваю 

голову, чтобы увидеть, в какой стороне берег. Они догадываются о моем 

намерении и один из них кричит: "Стой"! Я разворачиваюсь, пригибаюсь пониже 

и бегу сломя голову, кидаясь из стороны в сторону. Раздаются три выстрела, 

за ними следует длинная очередь из автомата. Жгучая боль в плече. Тот 

молодой парень попал мне в плечо из автомата, двое других промахнулись. 

Я бегу как заяц, поднимаюсь зигзагом на холм, вокруг свистят пули. 

Иваны бегут за мной, остановка, огонь, бег, огонь, бег, огонь, бег. Только 

минуту назад я думал, что могу только волочить ноги, так они окоченели от 

холода, но сейчас я бегу так, как никогда не бегал в своей жизни. Кровь 

струится по плечу и я делаю над собой усилие, чтобы рассеять темноту перед 

глазами. Я выиграл уже 50 метров у моих преследователей, пули свистят 

беспрестанно. Моя единственная мысль: "Погибает только тот, кто смирился с 

поражением". Холм кажется бесконечным. Я бегу в сторону солнца чтобы 

затруднить иванам прицел. Моя фигура почти растворяется в солнечном сиянии и 

им труднее в меня попасть. Я сам только что получил этот урок. Вот я 

достигаю гребня, но мои силы кончаются и в надежде растянуть их еще немного 

я решаю держаться вершины хребта, я не смогу больше выдержать новый спуск и