лечу в Берлин на Ме-109. В пути я строю планы компании по своему 

немедленному возвращению в часть. В рейхсканцелярии я узнаю от подполковника 

фон Белова, адъютанта Люфтваффе, что я должен получить награду вместе с 

двенадцатью другими солдатами. Все они принадлежат к различным родам войск и 

имеют разные звания. Я говорю фон Белову, что я собираюсь объяснить фюреру, 

что мне надоело числиться на вторых ролях в экспериментальной части, и я 

прошу его вновь перевести меня на должность командира моего старой 

эскадрильи в авиаполк "Иммельман". Только на этих условиях я приму награду. 

Я ничего не говорю о тех шагах, которые я предпринял, направляя записки в 

Министерство авиации. 

Незадолго до того, как мы докладываем фюреру, фон Белов приносит мне 

радостную весть, что ему удалось обо всем договориться. Я возвращаюсь в свою 

старую эскадрилью, с условием, что продолжу изучение пригодности 

экспериментального самолета. Я охотно соглашаюсь и только сейчас награда 

делает меня поистине счастливым. 

Фюрер прикалывает медаль мне на грудь. Он говорит с нами около часа о 

военной ситуации, прошлых, настоящих и будущих планах. Мы все, прибывшие с 

фронта, изумлены его безошибочными суждениями о ситуации. Он не винит 

немецкого солдата на фронте. Он видит вещи точно так же, как и мы, как будто 

сам их пережил. Он полон идей и планов и абсолютно уверен в себе. Вновь и 

вновь он подчеркивает, что мы должны одержать победу над большевизмом, иначе 

мир будет погружен в ужасающий хаос, из которого он никогда не сможет 

выбраться. Следовательно, большевизм должен быть уничтожен, пусть даже 

сейчас западные союзники и отказываются понимать, как губительна для них и 

остального мира их собственная политика. Он излучает хладнокровие, которое 

передается и нам. Каждый из нас возвращается обратно обновленным и через два 

дня я возвращаюсь в свою старую часть, базирующуюся в Керчи, и принимаю 

командование своей эскадрильей. 

10. НА КУБАНИ И ПОД БЕЛГОРОДОМ 

Я взял с собой оснащенные пушками самолеты и знакомлю эскадрилью с 

новыми машинами. Как только я вижу возможность для применения 

экспериментальных самолетов, они вылетают вместе с моими. Позже из них 

образуют отдельную противотанковую эскадрилью, которая действует независимо, 

но в боевых действиях она остается под моим командованием. За нами следуют 

остальные самолеты, оставшиеся в Брянске. Капитан Степпе также возвращается 

в свою часть. 

Для бомбардировщиков "Штука" полно работы, потому что Советы 

переправились через Черное море и высадились в тылу нашего фронта. Они 

захватили плацдарм на холмистом побережье к востоку и юго-западу от 

Новороссийска. Мы часто вылетаем для его атаки. Подкрепления и снаряжение 

продолжают прибывать к противнику на десантных баржах. Противовоздушная 

оборона свирепствует с той же силой, как и над другими критически важными 

пунктами Кубанского плацдарма. Многие из моих товарищей совершают здесь свой 

последний полет. Мой командир выбрасывается с парашютом над плацдармом, ему 

везет и ветер относит его за наши окопы. Мы летаем взад и вперед между 

плацдармом и Крымской. Обычно я, вместе с моими самолетами, пикирую почти до 

уровня земли и затем ухожу на низкой высоте над морем или над плавнями 

дальше к северу, где оборона слабее. Небольшая высота, с которой 

сбрасываются бомбы, улучшает точность бомбежки и, кроме того, оборона еще не 

приспособилась к нашей тактике удара с малых высот. 

Если зенитки открывают огонь, когда мы приближаемся к Крымской, 

пролетая над равниной с посадками табака, многие новые экипажи становятся 

излишне многословными, но быстро успокаиваются, когда слышат, как "старики" 

смеются по радио над какой-то шуткой или куплетом из песенки. Кто-то кричит: 

"Максимилиан опять не в себе"! Это относится к командиру второй эскадрильи, 

он имеет привычку подолгу кружить в разрывах зенитных снарядов, вечно медля 

с пикированием, так что летящие за ним самолеты теряют ориентировку. 

Уверенность в себе и хладнокровие вскоре передаются и новичкам. Я часто 

делаю петлю, бочку или какой-нибудь другой трюк, а потом гадаю, что думают в 

этот момент зенитчики, наверное, полагают, что мне захотелось порезвиться и 

поиграть с ними в какую-то игру? 

Погода не препятствует боевым вылетам. Почти всегда ярко-голубое небо и 

солнечно. Когда вылетов нет, мы отправляемся искупаться в море, в Азовском 

или в Черном, в этих местах много великолепных пляжей. Если Швирблатту и мне 

хочется понырять, мы отправляемся в Керченскую гавань, где есть портовые 

краны и пирсы достаточной высоты. 

Аэродром в Керчи забит самолетами и мы перемещаемся в Керчь-Багерово, в 

десяти километрах к западу, разместившись в "колхозе". Здесь много леса и 

вскоре мы строим себе барак для столовой. В данный момент горючего мало и мы 

летаем, только если это абсолютно необходимо. Таким образом, в эти недели у 

нас много свободного времени, которое каждый проводит, как захочет. Мы со 

Швирблаттом бегаем по десять километров почти каждый день и вскоре уже 

хорошо знакомы со всей этой местностью не только с воздуха. 

Каждую ночь нас навещают советские Пе-2 и старые ДБ-3, они бомбят, в 

основном, железнодорожную станцию, гавань и аэродром в Керчи-IV. Здесь у нас 

есть зенитные орудия, а также, время от времени, на охоту вылетают несколько 

ночных истребителей. Мы обычно видим, как русские летят туда и обратно, 

почти каждый раз кто-то падает вниз, объятый пламенем. Наши противники не 

очень искусны в ночных схватках. Очевидно, что им нужно больше 

практиковаться. Иногда им просто везет. Однажды бомба попадает в поезд с 

боеприпасами, стоящий на подъездных путях и в течение многих часов вспышки