и с испугу полезла ему по ноге вверх. Зам у нас брезгливый - 

ужас! Он моряка брезгует, не то что крысу. Он как ощутил ее в 

себе - его как стошнило! Мы глядим - льется какая-то гадость из 

люка, в который зам полез доложить о плане, потом шум какой-то 

- там-тарарам-там-там! - ничего не понятно, а это зам оборвался 

и загремел вниз. Крыса успела из штанов выскочить, пока он 

летел, а он - так и впечатался задом в палубу, и копыта 

отвалились, в смысле башмаки отмаркированные, и лбом ударился - 

аж зрачки сверкнули. Так и не доложил. Сучок. 

НА ТОРЦЕ (читай медленно) 

Федя пошел на торец пирса. Зачем подводнику ходить на 

торец пирса, когда вокруг весна, утки и солнце, вот такое, 

разлитое по воде? А затем, чтобы, нетерпеливо путая свое 

верхнее с нижним, разворотить и то и другое, как бутон, достать 

на виду у штаба и остальной живой природы из этого бутона свой 

пестик и, соединив себя струей с заливом, испытать одну из 

самых доступных подводнику радостей. 

На флоте часто шутят. Разные бывают шутки: веселые и 

грустные, но все флотские шутки отличает одно: они никогда 

потом без смеха не вспоминаются... 

Не успела наступить гармония. Не успел Феденька как 

следует соединиться с заливом, как кто-то сзади схватил его за 

плечи и дернул сначала вперед, а потом Сразу назад! 

У подводника в такие секунды всегда вылезают оба глазика. 

С чмоканьем. Один за другим: чмок-чмок!.. 

Танцуя всем телом и чудом сохраняя равновесие, Федя начал 

оголтело запихивать струю в штаны, как вмею в мешок. Пестик 

заводило взбесившимся шлангом... и Федя... не сохранив 

равновесия... С криком упал обреченно вперед, не переставая 

соединяться с заливом. Казалось, его стянули за струю. Он так и 

не увидел того, кто ему все это организовал, - неко-гда было: 

Федя размашисто спасал свою жизнь. Его никто не доставал... 

Знаете, о чем я всегда думаю на торце, лицом к морю, когда 

рядом весна, и утки, и солнце, вот такое, разлитое по воде? Я 

думаю всегда: как бы не стянули за струю, и мне всегда кажется, 

что кто-то за спиной уже готов толкнуть меня, сначала вперед, а 

потом - сразу назад. 

ЩЕЛЬ (вообще не читай) 

Стояли мы в заводе. Ветер прижимной, а наше фанерное 

корыто, скрипя уключинами, должно было, как на грех, 

перешвартоваться и встать в щель между "Михаилом Сомовым" (он 

еще потом так удачно замерз во льдах, что просто загляденье) и 

этой дурой-Октябриной - крейсером "Октябрьская революция". Там 

нам должны были кран-балку вмандячить. А командир у нас 

молодой, только прибыл на борт, только осчастливил собой наш 

корабль. Он говорит помощнику: 

- Григорий Гаврилович, я корабль еще не чувствую 

и могу не попасть при таком ветре в эту половую щель. Так 

что вы уж швартуйтесь, а я пока поучусь. 

У нашего помощника было чему поучиться. Было. Корабль он 

чувствовал. Он его так чувствовал, что разогнал и со скоростью 

двенадцать узлов, задом, полез в щель. 

Командира, стоявшего при этом на правом крыле мостика, 

посетило удивление; коснулось его, как говорят поэты, одним 

крылом. Особенно тогда, когда за несколько метров до щели 

выяснилось, что мы задом летим на нос "Мише Сомову". 

Помощник высунулся с белым лицом и сказал: 

- Товарищ командир, по-моему, мы не вписываемся в пейезаж. 

Все, товарищ командир, по-моему... И тут командир почувствовал 

корабль. 

- И-и-я!!! - крикнул он в прыжке, а потом заорал. - ВРШ - 

четыре с половиной! 

И наша фанерная контора, после этих ВРШ, пронеслась мимо 

"Товарища Сомова" с радостным ржаньем. 

Нам снесло все леерные стойки с правого борта, крыло 

мостика как корова языком слизнула, а потом уже екнуло об 

стенку. А ВРШ - это винт регулируемого шага, если 

интересуетесь; без него не впишешься в щель. 

Когда мы стукнулись, помощник выскочил на причальную 

стенку и побежал по ней, закинув рога на спину. Командир бежал 

за ним, махал схваченной по дороге гантелью и орал: 

- Гав-но-о!!! Лучше не приходи! Я тебе эту гантель на 

голове расплющу! Расшибу-у! Ты у меня почувствуешь! 

У-блю-док!!! 

Не бегите за бегущим 

Если человек бежит, не надо его останавливать. Черт с ним, 

пусть бежит. И не надо кричать ему: "Стой! Назад! Стоять, 

орлик! Па-дай-ди-те сю-да!" Не надо кричать, бросаться 

наперерез или чем-нибудь вслед. Все это чревато. Сейчас объясню 

чем. 

Кто по первому снегу, абсолютно голым, пробежит через 

плац? Только курсант военно-морского училища, "будущий офицер". 

Почему голым? А спор такой. Почему по снегу? А чтоб остались 

следы, поражающие воображение тех, кто не видел это зрелище 

лично. Бег начинается в 17.00, когда дежурный по училищу, 

древний капитан первого ранга, готовится к смене с вахты 

(безмятежный) и юные леди изо всяких училищных контор, щебеча, 

направляются к выходу. И тут их настигает "танец ягодиц", 

обычно скрытый под "кимоно". То, что у бегуна спереди, конечно, 

тоже танцует во все стороны, но воображение свидетелей 

почему-то навсегда поражает именно "танец ягодиц". Бесполезно 

потом вызывать и строить подозрительные роты. Бесполезно 

проверять у них ноги на тот предмет, у кого они краснее. Найти 

этого гуся лапчатого, этого гаденыша мелкого невозможно. И 

начальник училища, до которого докатится народная молва, все 

равно вычислит и пригласит того дежурного, у которого конец 

вахты украсился "танцем ягодиц", и скажет ему: "Ну, что ж вы 

так, Иван Никитич..." - и на боевую, умудренную, босоногую 

голову Иван Никитича последовательно выльется и нахлобучится 

несколько ночных горшков. 

Дежурный по училищу, капитан первого ранга, седой, 

шаркающий, в заслуженных рубцах (на шее, на щеках и в остальных 

местах), шел задумчивый через плац.