мы вернулись в свое бунгало, то сразу же вспомнили о посылке. 

Дверь открыли и - отшатнулись, будто нас в нос лягнуло, такой 

дух в помещении стоял сногсшибательный. 

Кто-то бросился проветривать, открывать окна, но дух 

настолько впитался в комнату и во все стены, что просто 

удивительно. 

С такой жизни потянуло выпить. Выпили, закусили, старпом к 

нам зашел, опять добавили. 

- Слушайте, - говорит нам старпом минут через тридцать, - 

а чем это у вас воняет? Сдохло что-нибудь? 

- У нас, - говорим мы ему, - ничего не сдохло. Это у 

минера. Ему посылку прислали с какой-то дохлятиной. 

- А-а-а... - говорит старпом. 

Долго мы еще говорили про минера и про то, что раньше не 

замечали, чтоб он такой гадостью питался, 

выпили не помню уже сколько, и тут вдруг запах пропал. Ну 

просто начисто исчез. И даже наоборот - запахло чем-то 

вкусненьким. 

- Интересно, - сказали мы друг другу, - чем это так пахнет 

замечательно? 

Достали мы посылку и тщательно ее обнюхали. Точно, отсюда, 

даже слюнки у нас побежали. 

Вскрыли мы посылку. Всех заинтересовало такое чудесное 

превращение. В ней оказался крыжовник - ягода к ягоде. Сеном он 

был переложен. Сено, конечно же, сгнило, а крыжовник был еще в 

очень даже хорошем состоянии. И пах изумительно. Наверное, его 

просто проветрить нужно было. 

Вытащили мы крыжовник и съели, а сено покидали минеру 

назад в посылку, заколотили ее и затолкали ему под койку. 

Вкусный был крыжовник. Отличная закусь. Ничего подобного я 

никогда не ел. 

А утром, мама моя разутая, глаз не открыть. Во-нищ-ща! 

Голова раскалывается. Жуть какая-то. Даже открытое окно не 

спасает. И тут открывается дверь - и появляется наш минный 

офицер. Вошел он, и, видим, повело его от впечатления. Наши, 

глядя на него, даже лучше себя почувствовали. 

- Что это у вас тут? - говорит он, а у самого глаза 

слезятся. - Ну невозможно же... Что вы тут всю ночь делали? 

- У тебя надо спросить, - говорим мы ему. - Слушай, минер, 

а ты сено, вообще-то, ешь? 

- Какое сено? 

- Как это какое? - говорим мы. - Тебе сено в посылке 

прислали. А оно по дороге сдохло, не дождалось, когда ты его 

счавкаешь. Вон, под кроватью лежит. Мы его, сдуру, вчера 

открыли - думали, лечебное что-нибудь, так чуть концы не 

отдали. 

Достал минер посылку, сморщился и пошел выбрасывать. А мы 

даже смеяться не могли. Ослабели сильно. Больно было в 

желудках. 

Гадость какая... 

В этой автономке мы жили в третьем отсеке в четырехместной 

каюте: Ленчик Кривошеев, комдив, - раз, я и два пультовика - 

Веня и Карасик. А через переборку у нас жил командир БЧ-5. 

Бэчепятого мы через переборку ежедневно доставали: пугали его. 

Ленчик у нас ба-альшой специалист; ляжет на коечку, примерится, 

скажет: "Стартует первая!" - и в переборку кулаком как двинет! 

Как раз на уровне головы спящего меха - и только глухой стук 

падающего тела: мех с коечки вывалился. 

Мех у нас мелкий был и легкий как пушинка. Падать там не 

далеко, так что он себе никогда ничего не отбивал. Он спросонья 

долго не мог понять, что это такое с ним регулярно происходит: 

все ходил к доку и жаловался на нервный сон. 

И тут к нему на чай однажды зам забрел. А мы только 

позавтракали после смены с вахты, легли в каюте и лежим. Не 

спится. Жара: за бортом - двадцать восемь градусов; в отсеках 

духотища; вентиляция не чувствуется, холодилка не справляется. 

Спали мы тогда голышом: простынками прикроемся только чуть 

- и все. 

Слышим, зам о чем-то с мехом договаривается. И решили мы 

зама разыграть. Он у нас вредный; всю автономку за пьяницами 

охотится: ходит по каютам и нюхает. 

Придумал все Ленчик. Он сказал: 

- Мужики! Есть предложение устроить заму большое шоу. 

Пусть понюхает. Сделаем так... И он изложил нам, что надо 

делать. Взяли мы ножницы, в каждой простыне посередине 

аккуратно дырочку вырезали, легли на спину и накрылись ими, а 

перед тем как накрыться, младших братишек настроили должным 

образом и сунули их в дырочку. И получилось, что, при хорошей 

организации, мы накрыты простынями с головой и на всех 

простынях только одни братики наблюдаются в боевой стойке. 

Стали мы зама заманивать: пели, орали пьяными голосами - 

минут десять длилась вся эта канитель. Наконец зам клюнул: 

слышим - дверь у меха лязгнула - идет! 

Мы мгновенно с головой накрылись - и все: одни братики 

торчат. 

Открывается дверь, и входит к нам зам. А со света в нашей 

темноте он только одни белые простыни видит и ничего, но в 

середине каждой простыни что-то такое торчит. 

Зам смотрел, смотрел - ничего не понимает, наклонился к 

Ленчику, а у Ленчика, между прочим, есть на что посмотреть. 

Приблизил зам лицо вплотную, ЛОТА. Смотрел, смотрел - и тут до 

него дошло: чуть не стошнило его. 

- Фу! - говорит. - Какая гадость! - и вышел. А мы от смеха 

чуть простынями не подавились, так они в глотку втянулись, что 

чуть дыхалку не перекрыли, честное слово! 

Сучок (читай быстро) 

Только с моря пришли, не успели пришвартоваться, а зам уже 

- прыг! - в люк центрального и полез наверх докладывать о 

выполнений плана политико-воспитательной работы. Крикнул в 

центральном командиру: "Я доложить!" - и полез. Мы все решили, 

что о плане политико-воспитательной работы, а о чем еще можно 

заму доложить? Он этим планом всех нас задолбал, изнасиловал, 

всем уши просверлил. Наверное, о нем и полез докладывать, о чем 

же еще? Да так быстро полез. Любят наши замы докладывать. Даже 

если ничего нет, он подбежит и доложит, что ничего нет. Чудная 

у них жизнь. Как только он полез докладывать, за ним крыса 

прыгнула. Ее, правда, никто не заметил. Крыса тоже торопилась; 

может, ей тоже нужно было доложить. И попала она заму в штанину