с малолетства был философом. 

Но философов не любит Фортуна: кому же понравится, если 

мешаются под ногами и все время подглядывают. 

Лучшие, самые крупные куски напряжений Фортуна бережет для 

философов. 

Вова вошел в пятиэтажную железобетонную времянку, поднялся 

на четвертый этаж и, осторожно открыв дверь, вдохнул сразу 

двести пятьдесят органических составляющих, которые принято 

считать "теплом домашнего очага". 

Стараясь не загреметь, он зажег свет в микроскопической 

передней и, не раздеваясь, вошел в комнатку, чтоб обнаружить и 

поцеловать теплую жену. 

Глаза вскоре привыкли к темноте, но на вожделенной подушке 

они увидели сразу две головы. Женщины тоже не любят философов. 

Философов никто не любит. Разглагольствования хороши только в 

начале той затяжной драки, которую называют супружеством. 

Вова остолбенел. Рухни сейчас пятиэтажное бунгало, он и не 

заметил бы: внутренний грохот оглушил Вову; упали высокие мечты 

- пять тонн хрусталя с высоты километра. 

Вова чисто машинально, слепыми движениями вынул свой 

верный "пистоль" и, как говорили в древности, "сильно посыпал 

пороху на полку". 

Он поймал в прорезь прицела подушку, зажмурился и нажал на 

курок. Оглохший заранее Вова ничего не услышал; "пистоль" пулял 

и пулял, как во сне, в скачущую, издыхающую, издающую ржанье 

кровать... А потом Вова тихо вышел и пошел... в никуда... 

В комендатуре, под стеклом, вместе с настольной лампой, 

физиономией наружу сидел старый капитан, дежурный по гарнизону. 

Военная физиономия всегда решалась в широком ракурсе: от 

некоторой неподвижной опрокинутости или свежайшей отшлепанности 

до суровой решительности лба в полпальца величиной. 

У дежурного капитана все было в порядке со лбом: 

надбровные дуги образовывали такие надолбы, что не страшна 

никакая лобовая атака. 

Капитан впадал в коматозное состояние, обычное для 

дежурной службы и для двух часов ночи. 

Чтоб голова при падении не раздробила стол, он подложил 

под нее стопку засаленных дежурных журналов; устроившись 

сверху, он засопел, разметав по обложкам влажные губы и оставив 

бодрствовать лишь одну сторожевую точку в спинном мозгу. 

Через двадцать минут точка затеребила остальной организм: 

кто то вошел и сел. Капитан, видимо, почувствовал спиной 

инфракрасное излучение, потому что он моментально поднял голову 

и открыл глаза. Через тридцать секунд он проснулся, а еще через 

двадцать к нему вернулось сознание: перед ним сидел Вова, а 

перед Вовой лежал "пистоль". 

- Я убил человека... и даже двух человек... вдребезги, - 

сказал Вова, простой как правда, и кивнул на "пистоль". 

- Чтооо?!! - капитан взвился вверх и влет ткнул 

увязавшийся за ним табурет. 

Через секунду он уже рысью исступленно бежал по адресу: 

дом 55, квартира 90 - и на бегу рисовал себе одну картину за 

другой. И что самое трагичное, хреновое, - что все это на его 

дежурстве, черт! 

От расстройства капитан птичкой взлетел на четвертый. 

Дверь была открыта. Капитан осторожно вошел: не наступить 

бы на трупы. 

В комнате стоял запах расстрелянного унитаза, целой стаей 

летали меркаптаны* и, летая, поражали обоняние, зрение и 

воображение. 

От волнения капитан не зажег свет и шарил впотьмах. В 

комнате царил беспорядок. В подушке (наощупь) сидело пять пуль. 

Трупы исчезли. Посреди комнаты, вытянувшись, лежали две 

огромные лужи. Они тянулись от кровати до порога и были 

затоптаны босыми ногами. Кровь! 

Капитан опустился на четвереньки, торопливо макнул палец в 

лужу и осторожно поднес его к лицу: это была не кровь; 

меркаптаны взлетали именно отсюда. 

Счастливый капитан легко засмеялся, как в чирикающем 

детстве, поднялся на ноги и вытер палец об обои. Вова 

промахнулся. Пять раз подряд... 

Командующий, когда ему обо всем доложили, сначала испытал 

сильнейший удар под дых, потом, придя в себя, он тут же объявил 

Вове десять суток ареста с содержанием на гарнизонной 

гауптвахте. Чуть позже командующий подумал, и, успокоившись, он 

приказал каждый день водить Вову на стрельбище, чтоб научился 

стрелять. 

Вот такое у нас "флотское завтра". Кто же на истинном 

флоте в нем уверен? Разве что тот сосущий вкусную грудь 

лентяйки Фортуны. Но на флоте ли он? И из нашей ли он 

песочницы?.. 

----------* Меркаптаны - химические соединения, которые 

сообщают фекалиям их неповторимый запах. 

СТАС 

Стас меня утомил. Всю плешь проел, пока шли. Есть три 

темы, которые будут волновать старых каптри, пока существует 

подводный флот: сволочи-начальники и личное здоровье, перевод и 

демобилизация. Причем все темы плавно перетекают одна в другую, 

пока дело по дойдет до демобилизации, и дальше - сплошные 

розовые слюни. 

- Если я опять пролечу с переводом, как фанера над 

Парижем, тогда рапорт и дембель, - слышится у уха Стас. 

Ходит он шаркающей походкой, и голос у него 

гнусный-прегнусный; прикосновение тех звуков; которые он 

Издает, для окружающих барабанных перепонок 

губительно. Его как-то заслали читать лекции по 

гражданской обороне директорам заводов. В первом же перерыве 

директора собрались в кучу, выбрали старшего, я тот, рыдая в 

голос, помчался и добился у начальства, чтоб Стаса убрали. 

Сколько помню Стаса, он все время находится в состоянии 

перевода, то есть он все время ходит, канючит и у всех 

спрашивает: не слышал ли кто-нибудь о том, что он куда-нибудь 

переводится. Ему нужна должность, Ленинград и оклад. Ни много 

ни мало! В отделе кадров ему сказали: "За Уралом все ваше", - 

на что он заявил, что "за Уралом для офицера земли нет". 

Он был старше меня лет на десять и в подводниках просидел 

уже лет двадцать. Представляете, что это был за ужас! Эта