пропала. 

Витенька тоже ударился головой. Даже два раза. Сначала 

один раз ударился - не помогло, потом сразу второй, чтоб 

доканать это дело. И в воздухе потом долго-долго носился запах 

застоявшегося мужества. 

Витя тогда страшно переживал, вздрагивал по ночам, неделю 

молчал и косился, но сегодня в кают-компании, чувствуется, 

отошел, сидит и рассказывает о взаимоотношении полов у 

пернатых. Смотреть на него - одно сплошное удовольствие. 

- Помните, раньше было выражение "с глубоким внутренним 

удовлетворением"? - говорит Витенька, обозревая аудиторию с 

видом Спинозы недорезанного. - А видел ли кто-нибудь из вас 

удовлетворение мелкое и поверхностное? Нет? Не видел? А я 

видел. У птиц. У них удовлетворение мелкое и поверхностное. Но 

зато оно может продолжаться, между прочим, целый день. То есть 

мелкое и поверхностное иногда лучше глубокого и внутреннего. 

Возьмем, например, кур. У одного моего кореша два петуха 

было и куча курочек. Там один петух был главный, а второй - 

вспомогательный. 

Главный найдет червячка и курочек собирает. У него 

пестренькая курочка самая любимая была. А вспомогательный петух 

все хотел ту пестренькую шандарахнуть, попробовать ее хотел, а 

она его не подпускает и все. Сохраняет верность главному 

петуху. 

Вспомогательный ее все подманивал, подкарауливал - ничего 

не получается. Вот он покопается в земле, найдет червячка, 

покудахчет, а сам наблюдает; как только пестренькая подойдет 

поближе, он на нее - прыг и погнал по двору. 

Пестренькая бежит от него со всех ног к главному петуху и 

за него прячется, а вспомогательный пробегает мимо, делает круг 

и на беленькую курочку, не отдышавшись, с разбегу заскакивает, 

вроде бы он за ней и гнался. А через пять минут опять 

пестренькую подкарауливает. Подстережет, погонится, не догонит 

и опять беленькую с досады охаживает со всего размаха. И так 

целый день. А беленькая так его любит и клюв ему чистит и 

перышки. 

Да-а, вот жизнь у пернатых! Ведь целый день могут. 

Зернышко нашел, червячка склевал и "иди сюда, дорогая". А тут 

каши сожрал на нашем камбузе и полраза не в силах преодолеть. 

- Вот жизнь у пернатых, - повторяет Витенька, мечтательно 

закатив свои зеленые зенки, - клянусь мамой, даже жаль иногда, 

что ты высшее существо. 

Лаперузы моченые 

Начнем с солнца. Оно - померкло! И померкло оно не только 

потому, что за биологию вида я сражался в полной темноте 

полярной ночи; оно померкло еще и потому, что в один прекрасный 

день к нам ворвался краснорожий мичман из тыла и, заявив, чтоб 

мы больше в гальюн не ходили, исчез совсем, крикнув напоследок: 

"Давайте ломайте!!!" 

Он пропал так быстро, что мы засомневались: уж не 

галлюцинация ли он и его рекомендация "не ходить в гальюн"?! 

Жили мы в то время на четвертом этаже в казарменном 

городке. Весь экипаж укатил в отпуск, а меня оставили с личным 

составом, то есть с матросиками нашими, за всех в ответе. 

- Чертовщина какая-то, - подумал я про мичмана и тут же 

сходил в гальюн, а глядя на меня, сходили в гальюн еще сорок 

моих матросов. На всякий случай. Под нами, ниже этажом, 

помещалась корректорская, там тетки корректировали штурманские 

карты. Через сутки ко мне влетает начальник этого бляд-приюта и 

орет, как кастрированный бегемот: 

- Вам что?! Не ясно было сказано?! Что в гальюн! Не 

ходить! 

- В чем дело? - спрашиваю я, спокойный, как сто индийских 

йогов. 

- Нас топит! - делает он много резких движений. 

- Вас? 

- Нас, нас! 

- И что, хорошо топит? 

- Во! - говорит он и делает себе харакири по шее. 

- А при чем здесь мы? Ну и тоните... без замечаний... 

- Ы-ы!!! - рычит он. - Вы ходите в гальюн, а нас топит! 

Прекратите! 

- Что прекратить? 

- Прекратите ходить в гальюн!!! 

- А куда ходить? 

- Куда хотите! Хоть в сопки! 

- А вы там были? 

- Где?! 

- В сопках в минус тридцать? 

- Пе-ре-с-та-нь-те из-де-ва-ть-ся! У на-с у-же столы 

пла-ва-ют!!! 

Ну-у-у... - сказал я протяжно, травмируя скулы, - и чем же 

я могу помочь... столам?.. 

- А-а-а!!! - сказал он и умчался, лягаясь, безумный. 

"Бешеный", - подумал я и сходил в гальюн, а за мной 

сходили, подумав, еще сорок моих матросов. На всякий случай. 

Может, завтра запретят... по всей стране... кто его знает?.. 

Назавтра явилась целая банда. Впереди бежал начальник 

корректорской - той самой, что временно превращена в 

ватерклозет, и орал, что я - Али-Баба и вот они, мои сорок 

разбойников. Это он мне - подводнику флота Ее Величества?! 

- Ну ты, - сказал я этому завсклада остервенелости, - 

распеленованная мумия Тутанхамона! Берегите свои яйца, 

курочка-ряба! 

Нас разняли, и мне объяснили, что в гальюн ходить нельзя, 

что топит, что нужно поставить матроса, чтоб он непрерывно 

ломал колено унитаза ("Что ломал?" - "Колено! Ко-ле-но!" - "Об 

чего ломал? об колено?"), "ломами ломал, ломами, и не делайте 

умное лицо! и чтоб в гальюн никто не ходил! Это приказание. 

Командующего!" 

- А куда ходить? 

- Никуда! Это приказ командующего. 

- Ну... раз командующего-о... 

Я построил всех и объявил, что командующий с сегодняшнего 

дня запретил нам ходить в гальюн. 

- А куда ходить? - спросили из строя. 

- Никуда, - ответил я. 

- А-га, - сказали из строя и улыбнулись, - ну, есть!.. 

А потом мы поставили матроса, чтоб непрерывно ломал, и 

срочно сходили все как один сорок один в гальюн, про запас. 

- Упрямый ты, - сказал мне, уже мирно, начальник 

корректорской. 

"Ага, - подумал я, - как сто бедуинов". 

- Ну-ну, - сказал он, - я тебе устрою встречу с 

командующим. 

"А вот это нехорошо, - подумал я, - мы так не