раскрой, положи - он закроет и проглотит. Так, что ли? Я! 

Здесь! Поставлен! Не для цинка!!! Понимаешь? Не для 

цинка!..Идите. И не прикрывайте мелкой суетливостью своего 

безделья! Цинк чтоб был! Доложите! Все!!! 

Витамины на флот поступают в жестяных банках, а надо бы в 

ведрах, а может, и в бочках... 

Капитан пошел от начальства. По дороге он все время 

говорил три слова, из которых только одно было очень похоже на 

слово "провались". 

Пропадал он двое суток, потом появился мятый, виноватый и 

принялся с жаром отрабатывать. 

А медики тем временем, тихой сапой, по своим каналам 

справились насчет цинка, узнали, когда он будет, сказали: 

"Ладно, мы подождем", - и сразу же договорились насчет 

деревянного. 

- Деревянный? - ухватились на заводе. - А цинковый уже не 

надо? 

- Надо, - сказали наши всегда спокойные медики, - и 

цинковый и деревянный. Он у нас пока в морге полежит. 

И положили. Когда же наконец появился цинк и из него 

сделали то, что хотели, впихнуть в него бережно сохраненного 

Иванова не удалось - чуточку не влез; ни в цинковый, ни в 

деревянный. 

- Он что у вас там, вырос, что ли? - злобно ворчади 

заводчане, уминая Иванова, который если где и влезал в одном 

месте, то тут же вылезал в другом. Не хватало всех размеров 

сантиметров по двадцать. 

- А кто снимал мерку? - спросил начальник завода, когда 

эта неувязочка всем порядком поднадоела. Оказалось, что мерку 

снимал матрос, который уже уволился в запас. 

Начальник завода очень изобретательно облегчил душу и 

сказал: 

- Чтоб в следующий раз мерку снимал офицер, - подумал и 

добавил: - Капитан-лейтенант, а сейчас чтоб влез! Влез! Хоть 

всем заводом пихайте. Вы у меня пострадаете... за Отечество. Я 

вам сделаю соответствующее лицо... 

После этого заводчане поделили силы: одни с чувством 

передали Иванову, чтоб он влез, и начали его запихивать с 

завидным вдохновением, другие принялись обхаживать медиков - 

ходили как очарованные и заглядывали им в глаза. Минут через 

пять они решили, что хватит облизывать, и приступили: 

- А может, мы отпилим где-нибудь там у него кусочек, а? 

Маленький такой, а? - голос их непрерывно зацветал мольбой. - 

Незаметненький такой, как вы считаете? Мы потом сами похороним. 

А может, у вас есть что-нибудь такое? Может, можно будет его 

полить чемнибудь, растворить там чуть-чуть, а? Ему же все 

равно, как вы считаете? 

- Не знаем, - сказали медики, покачали головами и уехали, 

оставив на заводе Иванова до вечера. Вечером он должен был быть 

отправлен. И билеты были, - в общем, тоска. 

- Делай что хочешь, - сказал начальник завода начальнику 

цеха, - режь, ешь, но чтоб влез! Влез! Хочешь, сам ложись 

впереди и раздвигай! Хочешь - не ложись! Хочешь - мы тебя 

вместо него похороним. В общем, как хочешь! 

Начальник цеха хотел, он очень хотел; он до того обессилел 

от того, что хотел, что был готов сам лечь и раздвигать. Но 

вдруг все обошлось. На флоте в конце концов все обходится, все 

получается, делается само собой, не надо только суетиться... 

В конце концов вышли пять решительных жлобов и, под массу 

бодрых выражений, в три минуты запихала атомника Иванова в 

дерево и в цинк, как тесто в банку. Попрыгали сверху и умяли. 

Заткнули аккуратно гвоздиком те места, которые повылезли, и 

запаяли. Делов-то... 

А в это время в нашем тылу добывалась машина, Списанный 

капитан метался одинокий и слепой от горя. Он уже выяснил, что 

в эту минуту из восьмидесяти двух машин - тридцать два 

"газика", а остальные после целины не на ходу, а на ходу один 

самосвал, да и тот - мусорный. 

Заболевший от такой невезухи капитан был готов везти 

запаянного в цинк Иванова на мусорном самосвале. 

- Да вы что? - сказали в тылу и не дали самосвал. И 

все-таки он его довез, на попутках, щедро посыпая дорогу 

поллитрами. На вокзал приехали за двадцать минут до отхода 

поезда. 

- Куда?! - рявкнула проводница и загородила проход. 

- У нас разрешение есть, - задуревшим с дороги голосом 

прошептал капитан: он всю дорогу, в минус двадцать, ехал 

сверху. 

- Назад! - не унималась проводница. - Я тебе дам 

"разрешение", а людей я куда дену?! 

Она вытолкнула капитана вместе с ящиком назад. Капитан, 

совершенно обессиленный белым безмолвием, вытащил собранные на 

Иванова деньги и, стыдно сказать, угостил проводницу 

четвертным. 

- Ну ладно, - сжалилась она, - волоките, сейчас покажу 

куда. 

Гроб заволокли, куда показали. Не успели тронуться с 

места, как появился бригадир. 

- Где тут эти похоронщики? - бригадир смотрел так, будто 

заранее знал, кто где нагадил. 

- Ты, что ли? - ткнул он пальцем в капитана, и у капитана 

сразу же забился пульс. 

- Да? Документы давай. 

Капитану нельзя было волноваться. Пальцы его наконец 

достали документы. 

- Ну, так и знал, - вздохнул бригадир, - неправильно. На 

следующей слазь. Не забудь его прихватить. Проверю. Знаю я вас, 

был уже один такой прохвост, намаялись. 

Достался еще один четвертной. Все-таки есть хорошие люди, 

есть; сейчас он на тебя наорал, набрызгал, а сейчас он уже 

хороший человек и ты его полюбил, испив до дна радость 

прощенья. 

- Ты когда в следующий раз повезешь кого-нибудь, ты 

обязательно все правильно оформи, - обхватил капитана за плечи 

бригадир, - да, и смотри, он у нас, сам понимаешь, где едет, у 

нас иногда "Жигули" раздевают, не то что твоего родственника; 

цинк - это вещь; приедешь, его снимать - а цинка нет, и давно 

уже один покойник голый едет. Было такое, бесплатно дарю, - 

бригадир хохотнул. Капитан выбегал на каждой станции. И 

началась дорога. Многим мы ей обязаны, дороге. Ты едешь, и едут