солнцем, и накидал вокруг какую-то дрянь. Лодка вильнула, одну 

эту штуку заарканили и втащили на борт. 

- Связиста и начальника радиотехнической службы наверх, - 

сказал командир. Команда лоскакала 

вниз, и на палубу вскоре нервно выполз связист, а за ним и 

начальник РТС. Вместе они признали в заарканенной штуке 

радиобуй. 

- Американский? - спросил командир. 

- Так точно! - был ему ответ, а вокруг уже теснились 

чудо-любители повыкусывать с бокорезами и мялись от огромного 

желания раскурочить врага. 

Командир кивнул, и любители загалдели, обступив 

заграничный подарок. И тут все услышали тикание, Стало тихо. 

- Чего это он? - спросил командир. 

- Товарищ командир, лучше не вскрывать, - сказал начальник 

РТС, - это, наверное, самоликвидатор. 

У любителей повыкусывать желание разобраться о врагом 

съежилось до размеров висячей родинки. 

- Может, пихнуть его в попку - и пусть плавает? 

- Товарищ командир, если его не вскрывать, его можно хоть 

год спокойно возить. 

- Мда? 

- Да. 

- Ладно, привезем в базу и разберемся. 

- Товарищ командир, - вспомнил тут связист, - у них там 

диктофон стоит и все передает на Штаты. 

- Мда? 

- Да. 

- Тогда все вниз! 

Наверху задержался только командир. Он подождал, пока все 

исчезли, и нагнулся к тому месту, где, по его мнению, должен 

был быть диктофон. 

- Слышь меня, ты, вонючий американский козел, распуши там 

свои локаторы! Так вот, красную, облупленную культяпку вам всем 

на воротник в чугунном исполнении от советской власти! - и 

дальше полилось такое, такое лихое-оберточное, что покоробило 

бы терпеливую бумагу, уши у неподготовленных свернулись бы в 

трубочку и сами бы сунулись в соответствующее место. 

Командир увлекся, лил не переставая, в самозабвении 

приседал, показывал руками, дополнял на пальцах, засовывал их 

себе в рот, чмокал и вкусно облизывал. При этом лицо его 

светилось жизнью и каким-то радостным задором. Одним словом, 

жило, пульсировало, существовало. 

Когда буй привезли в базу, то оказалось, что это наш буй, 

Орден Хрена Лысого 

Нашего комдива - контр-адмирала Артамонова -звали или 

Артемоном, или "генералом Кешей". И все из-за того, что при 

приеме задач от экипажей он вел себя в центральном посту 

по-генеральски: то есть как вахлак, то есть - лез во все дыры. 

Он обожал отдавать команды, брать управление кораблем на 

себя и вмешиваться в дела штурманов, радистов, гидроакустиков, 

рулевых и трюмных. 

Причем энергии у него было столько, что он успевал 

навредить всем одновременно. 

А как данная ситуация трактуется нашим любимым Корабельным 

Уставом? Она трактуется так: "Не в свое - не лезь!" 

Но тактично напомнить об этом адмиралу, то есть сказать во 

всеуслышанье: "Куды ж вы лезете?", ни у кого язык не 

поворачивался. 

Вышли мы однажды в море на сдачу задачи с нашим 

"генералом", и была у нас не жизнь, а дикий ужас. Когда Кеша в 

очередной раз полез к нашему боцману, у нас произошла заклинка 

вертикального руля, и наш обалдевший от всех этих издевательств 

подводный атомоход, пребывавший в надводном положении, принялся 

выписывать по воде концентрические окружности, немало удивляя 

уворачивавшиеся от него рыбацкие сейнеры и наблюдавшую за нашим 

безобразием разведшхуну "Марианна". 

Потом Кеша что-то гаркнул трюмным, и они тут же обнулили 

штурману лаг. 

И вот, когда на виду у всего мирового сообщества у нас 

обнулился лаг, в центральном появился наш штурман, милейший 

Кудинов Александр Александрович, лучший специалист, с 

отобранным за строптивость званием - "последователь лучшего 

специалиста военных лет". 

У Александра Александровича была кличка "Давным-давно". 

Знаете гусарскую песню "Давным-давно, давным-давно, 

давн-ны-ым... давно"? Так вот, наш Александр Александрович, 

кратко - Ал Алыч, был трижды "давным-давно": давным-давно - 

капитаном третьего ранга, давным-давно - лысым и давным-давно - 

командиром штурманской боевой части, а с гусарами его роднила 

привычка в состоянии "вне себя" хватать что попало и кидаться в 

кого попало, но так как подчиненные не могли его вывести из 

себя, а начальство могло, то кидался он исключительно в 

начальство. 

Это было настолько уникально, что начальство сразу как-то 

даже не соображало, что в него запустили, допустим, в торец 

предметом, а соображало только через несколько суток, когда Ал 

Алыч был уже далеко. 

На этот раз он не нашел чем запустить, но зато он нашел 

что сказать: 

- Какой... (и далее он сказал ровно двадцать семь слов, 

которые заканчиваются на "ак". Какие это слова? Ну, например, 

лошак, колпак, конак...) 

- Какой... - Ал Алыч позволил себе повториться, - мудак 

обнулил мне лаг?! 

У всего центрального на лицах сделалось выражение 

"проглотила Маша мячик", после чего все в центральном стали 

вспоминать, что они еще не сделали по суточному плану. Генерал 

Кеша побагровел, вскочил и заорал: 

- Штурман! Вы что, рехнулись, что ли? Что вы себе 

позволяете? Да я вас... 

Не в силах выразить теснивших грудь чувств, комдив влетел 

в штурманскую, увлекая за собой штурмана. Дверь штурманской с 

треском закрылась, и из-за нее тут же послышался визг, писк, 

топот ног, вой крокодила и звон разбиваемой посуды. 

Пока в штурманской крушили благородный хрусталь и жрали 

человечину, в центральном чутко прислушивались - кто кого. 

Корабль в это время плыл куда-то сам. 

Наконец, дверь штурманской распахнулась настежь. Из нее с 

глазами надетого на кол филина выпорхнул комдив. Пока он летел 

до командирского кресла, у него с головы слетел редкий начес, 

образованный мученически уложенной прядью метровых волос, 

которые росли у комдива только в одном месте на голове - у