прохладен, что вряд ли имеет хоть какой-нибудь конспект. 

Долго думали, писать, что "политику он понимает правильно" 

и "делу" предан, или не писать, потом решили, что не стоит. 

В копию его служебной карточки, для полноты его 

общественной физиономии, вписали пять снятых и двадцать 

неснятых дисциплинарных взысканий; срочно слепили две копии 

суда чести офицерского состава, а заместитель командира, 

заметив, что у него еще есть в графе место, пропустил его по 

всем планам политиковоспитательной работы как участника бесед о 

правовом воспитании воина. 

Сдали все собранные документы в отдел кадров и, срочно 

прикомандировав вместо него какого-то беднягу прямо из патруля, 

ушли, от всей души пожелав ему угодить в тюрьму. 

Отдел кадров, перепроверив оставленные документы, 

установил, что последняя аттестация у него положительная. 

Аттестацию переделали. Сделали такую, из которой было 

видно, что он, конечно, может быть подводником, не без этого, 

но все-таки лучше уволить его в запас за дискредитацию высокого 

офицерского звания. 

Прошло какое-то время, и кому-то пришло в голову вскрыть 

его квартиру. Вскрыли и обнаружили бренные останки атомника 

Иванова - вот он, родной. 

Флагманскому врачу работы прибавилось. Нужно было оформить 

кучу бумаг, а тут еще вскрытие показало, что на момент смерти 

он был совершенно здоров. В общем, списать умершего труднее, 

чем получить живого. 

Медкнижку его так и не нашли, она хранилась на корабле и 

ушла с кораблем в автономку. Сдуру бросились ее восстанавливать 

по записям в журналах, но так как журналы тоже не все 

отыскались, то все опомнились и решили, что обойдется и так. 

Флагманский врач пристегнул к этому делу двухмолодых 

подающих большие надежды врачей, а сам в тот день, когда 

пристегнул, вздохнул с облегчением. 

С помощью нашей удалой милиции удалось даже отыскать 

какую-то его двоюродную тетку Марию, которая жила, как 

выяснилось, в самой середине нашей необъятной карты, в селе 

Малые Махаловки. 

- Только сейчас приехать не могу, - сразу же 

зателеграфировала тетка, - я одна, старая уже, у меня еще 

корова, как ее бросить, да и картошка подошла. 

Из списанных с плавсостава подобрали надежного офицера, 

капитан-лейтенанта, и возложили на него похоронные обязанности. 

Такие офицеры, списанные с плавсостава, у нас есть. Они 

строят подсобные хозяйства, дачи, роют рвы, канавы, собирают 

картошку в Белоруссии, бывают на целине в Казахстане, 

назначаются старшими на сене, проводят обваловку, руководят 

очисткой, раскладкой дерна, доводят все это до ума, ремонтируют 

подъезды и вообще приносят много пользы. 

А этого офицера списали даже дважды. В первый раз по 

какой-то одной статье - то ли с язвой, то ли с какими-то 

камнями, - а когда он оформил все документы на списание и, сдав 

их, каждый день ходил и столбился, то через месяц выяснилось, 

что документы он сдал не поймешь где, и сдал он их не поймешь 

кому, и в том месте, где он их сдал, его никто не узнал. 

- Что же вы так? - сказали ему тогда. Вот тогда- то его и 

перекосило, и с ним случилось что-то сложное, то ли латинское, 

то ли латино-американское, и списался он тогда по совершенно 

другой статье. Словом, человек был надежный. 

"Надежный" отправился на плавзавод добывать цинк. В этот 

цинк нужно было одеть гроб, который вместе с несвоевременно 

усопшим Ивановым именовался бы "ценный груз двести". 

Завод насчет цинка был в курсе, но на заводе его 

повернули: лимит по цинку был израсходован, а будущий цинк 

должны были подвезти в течение месяца. 

- Вам же звонили! - вяло, как последний спартанец, 

отбивался "надежный". 

- Времена прошли, - сказали ему на заводе. 

- Куда ж его сейчас девать? - не унимался "надежный", 

потому что с самого детства привык никому и никогда не 

сдаваться. 

- А где он у вас до сих пор лежал? - спросили увядшими 

голосами заводские лупоглазые хитрецы. 

- Дома, - не понимал "надежный". 

- Вот пусть там и полежит, ничего страшного, сейчас уже 

холодно. Только окна, конечно, нужно будет открыть, - тут же 

приступили заводчане ко второму этапу сбережения усопшего, - а 

с батарей воду слить, и батареи заглушить. В этом поможем. На 

батареях у нас какое сечение? Ду-20? Ну вот... 

- Что "вот", - не понимал "надежно списанный", - в чем 

поможете? 

- В этом, - удивились его сообразительности заводчане, - 

батареи заглушим, сварщика дадим. 

- Ну нет, так дело не пойдет, - начал было "списанный". 

- Ну, мы тогда не знаем, - сразу закончили с ним заводчане 

и в ту же минуту про него забыли. 

С тем, что "они не знают", списанный капитан тут же решил 

отправиться к начальству. По дороге он долго рубил воздух и 

говорил всякие выражения. 

- А-а-а, чтоб они подохли! - пожелал он им в заключение. 

Капитан впервые столкнулся с цинковой проблемой, и через 

десять минут ходьбы он окончательно решил идти к начальству, у 

которого, он был в этом совершенно уверен и неоднократно 

убежден, череп толще, а нижняя челюсть увесистей. 

- А я-то думал, что его давно похоронили, - оторвалось от 

бумаг начальство с черепом, за заботами успевшее забыть, что у 

него когда-то кто-то умер. - Деньги вам собранные отдали? Ну 

вот! Что же вы? 

- А что вы сделали, чтоб этот цинк был? Почему не 

добились? Почему не настояли? - спрашивало начальство по 

нарастающей. - Расписываетесь тут, стоите, в собственном 

бессилии! 

- Нужно добиваться! - заорало наконец начальство. - А не 

демонстрировать здесь свои неспособности и беспомощность 

полнейшую! Рыть нужно! Рыть! Доросли тут до капитан-лейтенанта! 

Бог ты мой, какая тупость, какая тупость! Цинк ему ищи! Рот