финской постройки. Финны строили такие ПКЗ для наших лесорубов. 

Подводники - вот они те самые лесорубы, ради которых в 

Финляндии приобретались такие плавучие казармы. 

ПКЗ шли из Финляндии на Север своим ходом. На них были: 

хрусталь, светильники, ковры, посуда, смесители в умывальниках, 

краники, различные шильдики, ручки и даже туалетная бумага в 

туалетах. 

Как только они ошвартовались, с них украли все, даже 

бумагу в туалетах. Последними украли из кают цветные занавески. 

Занавески были из стекловолокна. Матросики сшили из них плавки. 

С чудовищно распухшей, мохнатой промежностью они вскоре 

заполнили госпиталь. 

Кстати, на нашем флоте на плавказармах иногда годами живут 

не только подводники, но и их семьи: жены, дети и коляски. 

Однажды стратегический атомоход перегоняли с Севера на 

Восток в новую базу. Жены, побросав все, примчались туда путем 

Семена Дежнева. Ну, и как это бывает, база уже есть, то есть 

сопки вокруг есть, а домов еще нет... пока. 

Лейтенантам отвели нижние кубрики. Двухъярусные койки. Она 

сверху, он снизу, и наоборот. Отделились простынями. Белыми. И 

поехало. Сначала стеснялись, а потом повсюду стоял чудесный 

скрип... 

Север... Север... Северный флот... 

Экипаж 

Мой экипаж появился на ПКЗ через месяц. Он приехал после 

учебы. Экипажи в те времена делились на - экипажи, которые все 

время учились, экипажи, которые все время ремонтировались, и 

экипажи, которые все время выполняли боевые задачи. 

Это было очень удобно: нужно послать экипаж на учебу - 

пожалуйста; нужно сгонять корабль в 

ремонт - ради Бога; в автономку нужно послать кого-нибудь 

- - пошли, родимые. 

Но иногда экипажи мучительно переходили из одного 

состояния в другое. Например, наш экипаж приехал в базу затем, 

чтоб мучительно перейти и стать боевым экипажем. 

Разместился он на том же ПКЗ, где я квартировал, и однажды 

я обнаружил, что живу в одной каюте с замполитом корабля. Семьи 

у него рядом не было, и он сказал мне: 

- Ну что ж! Годковщину на флоте никто еще не отменял, а 

посему полезай на верхнюю полку. 

С тех пор я жил на верхней полке двухъярусной койки, а 

подо мной жил Иван Трофимович. 

Иван Трофимович - это единственный замполит, которого я бы 

приветствовал стоя, остальных - я бы приветствовал сидя, а 

некоторых - даже лежа. 

Сказать, что все остальные замполиты у меня были 

ублюдками, - значит погрешить против правды. Нет, ублюдками они 

не были, но и говорить о них как-то не хочется. 

Зима и весна 

Зимой и весной все подводники, мечтающие перейти в боевое 

состояние, от мала до велика берут в руки лом, лопату и скребок 

и яростно кидаются на снег и лед. Они скалывают его и 

отбрасывают в сторону. Так постоянно растет их боевое 

мастерство, и так они, совершенствуясь, совершенно 

безболезненно переходят в боевое состояние. 

"Три матроса и лопата заменяют экскаватор", - это не я 

сказал, это народ, а народ, как известно, всегда прав. 

Однако ие надо думать, что только матросы у нас ежедневно 

баловались со снежком; и седые капитаны третьего ранга, плача 

от ветра, как малые дети, я бы сказал, остервенело хватались за 

скребок и - ы-ыы-т-ь! - сдвигали дорогу в сторону. 

При такой работе организм от неуклонного перегрева спасает 

только разрез на шипели сзади - он обеспечивает вентилирование 

в атмосферу и необходимый теплосъем. Это очень мудрый разрез. 

Сложился он так же исторически, как и вся наша военно-морская 

шинель. Шинель - это живая история: спереди два ряда пуговиц, 

сзади на спине складка, хлястик и ниже спины, я бы сказал, еще 

одна складка, переходящая в разрез. 

Разрез исторически был необходим для того, чтоб прикрывать 

бока лошади и гадить в поле. Для чего нужно на шинели все 

остальное, я не знаю. Знаю я только одно: шинель - это то, в 

чем нам предстоит воевать. 

Конечно, можно было попросить у Родины бульдозер. (Я все 

еще имею в виду очистку дороги от снега. Когда я слышу слово 

"воевать", помимо моей воли перед моим внутренним взором 

возникает лом - этот флотский карандаш, а потом возникают 

снежные заносы, и я начинаю мечтать о бульдозере.) 

Конечно, можно было попросить у Родины бульдозер, но ведь 

Родина может же спросить: "При чем здесь бульдозер? Зачем вам, 

подводникам, бульдозер?" - и Родина будет права. 

Значит, тогда так, тогда молча берем в руки лом и молча 

долбаем. Без бульдозера. 

Бульдозер доставали на стороне. Просто ходили и доставали. 

Был у нас на дивизии секретчик, матрос Неперечитайло. Это было 

чудо из чудес. Он мог запросто затерять секреты, уронить целый 

чемодан с ними за борт, а потом мог запросто их списать, потому 

что у него везде и всюду были свои люди - знакомые и земляки, 

такие же матросы. 

Правда, чемодан потом всплывал, и его выбрасывало в районе 

Кильдина на побережье, но все это происходило потом, когда 

Неперечитайло уже находился в запасе. 

У него были голубые невинные глаза. Комдива просто трясло, 

когда он видел этого урода. Он останавливал машину, подзывал 

его и начинал его драть. Драл он его за все прошлое, настоящее 

и будущее. Драл он его так, что перья летели. Драл на виду у 

всей зоны режима радиационной безопасности, где стояли наши 

корабли, где была дорога и где были мы с ломами. 

Неперечитайло стоял по стойке "смирно" и слушал весь этот 

вой, а когда он утомлялся слушать, он говорил комдиву: 

- Товарищ комдив! Разрешите, я бульдозер достану?! 

- Бульдозер?!! - переставал его драть комдив, - Какой 

бульдозер?! 

- Ну, чтоб зону чистить... 

- Что тебе для этого нужно? - говорил комдив быстро, так 

как он у нас быстро соображал. 

- Нужно банку тушенки и вашу машину... Комдив у нас 

понимал все с полуслова, потому-то он у нас и был комдивом. Он