бросалась в другую. Самые горячие сторонники экспедиции, к несчастью, 

стали самыми яростными противниками ее. Упадочное настроение охватило весь 

корабль, начиная от кубрика до кают-компании, и, если б неудивительное 

упорство капитана Фарагута, фрегат, несомненно, поворотил бы носом к югу. 

Напрасные поиски не могли, однако, продолжаться бесконечно. Экипажу 

"Авраама Линкольна" не приходилось винить себя за неудачу, он сделал все, 

что только от него зависело. Никогда еще матросы американского флота не 

выказывали такого терпения и усердия. Они были неповинны, что экспедиция 

не имела успеха. Оставалось скорее вернуться на родину. 

Заявление в этом духе было сделано капитану. Капитан стоял на своем. 

Матросы не скрывали своего недовольства, и дисциплина на судне упала. Я не 

хочу сказать, что на борту начался бунт, но все же после 

непродолжительного сопротивления капитан Фарагут, как некогда Колумб, 

вынужден был просить три дня отсрочки. Если в течение трех дней чудовище 

не будет обнаружено, рулевой положит руль на борт, и "Авраам Линкольн" 

направит свой бег в сторону европейских морей. 

Обещание было дано 2 ноября. Настроение команды сразу поднялось. С 

новой энергией люди всматривались в океанские воды. Каждый хотел бросить 

последний взгляд на море в надежде на успех. Зрительные трубы снова пошли 

в ход. Это был последний торжественный вызов гиганту-нарвалу, и чудовище 

не имело причины уклониться от требования "предстать перед судом"! 

Два дня истекли. "Авраам Линкольн" шел под малыми парами. Команда 

придумывала тысячу способов, чтобы привлечь внимание животного или 

"расшевелить" его, в случае если оно находится в здешних водах. Огромные 

куски сала, привязанные к веревкам, волочились за кормой, - кстати 

сказать, к великому удовольствию акул! "Авраам Линкольн" лежал в дрейфе, а 

вокруг него шлюпки бороздили море во всех направлениях, не оставляя без 

внимания ни одной точки на его поверхности. Наступил вечер 4 ноября, а 

подводная тайна так и оставалась тайной! 

В полдень 5 ноября истекал указанный срок. С последним ударом часов 

капитан Фарагут, верный своему слову, должен был отдать приказание 

повернуть на юго-восток и покинуть воды северной части Тихого океана. 

Фрегат находился тогда под 31ь15'северной широты и 136ь42' восточной 

долготы. Японские берега оставались менее чем в двухстах милях под ветром. 

Ночь наступала. Пробило восемь часов. Густые облака заволокли серп луны, 

вступившей в свою первую четверть. Легкими волнами разбегалась вода из-под 

форштевня фрегата. 

Я стоял на баке, опершись на поручни штирборта. Консель, находившийся 

рядом, смотрел прямо перед собой. Матросы, взобравшись на ванты, наблюдали 

за горизонтом, который все суживался из-за сгущавшейся темноты. Офицеры, 

приставив к глазам ночные бинокли, обшаривали воды, окутанные предвечерней 

мглой. Порою лунный луч, прорвавшись в просветы облаков, бросал серебряные 

блики на темную поверхность океана. Но находили тучи, и серебряный след 

гас во мраке. 

Глядя на Конселя, я решил, что впервые за все это время он поддался 

общему настроению. Так по крайней мере мне показалось. Возможно, что 

впервые в жизни нервы его напряглись под влиянием любопытства. 

- Ну-с, Консель, - сказал я, - последний раз представляется случай 

заработать две тысячи долларов! 

- С позволения господина профессора, скажу, - отвечал Консель, - что я 

никогда не рассчитывал на эту премию. И если бы правительство Соединенных 

Штатов пообещало не две тысячи долларов, а сто, оно не потеряло бы ни 

копейки! 

- Ты прав, Консель. Дурацкая затея! И мы поступили легкомысленно, 

впутавшись в это дело. Сколько времени потеряно даром! Сколько напрасных 

волнений! Еще шесть месяцев назад мы могли бы вернуться во Францию... 

- В квартирку господина профессора, - заметил Консель, - в Парижском 

музее! И я бы уже классифицировал ископаемых из коллекции господина 

профессора! Бабирусса, вывезенная господином профессором, сидела бы теперь 

в клетке в Ботаническом саду и привлекала к себе любопытных со всех концов 

столицы! 

- Все это так и было бы, Консель! И, воображаю, как над нами будут 

смеяться! 

- Уж действительно! - отвечал спокойно Консель. - Я думаю, что будут 

смеяться над господином профессором. Не знаю, говорить ли... 

- Говори, Консель. 

- ...и господин профессор заслужил насмешки. 

- Помилуй! 

- Когда имеешь честь быть ученым, как господин профессор, не следует 

пускаться... 

Консель не окончил своей любезности. Глубокую тишину нарушил громкий 

возглас. Это был голос Неда Ленда. 

Нед Ленд кричал: 

- Ого-го! Наша-то штука под ветром, перед самым нашим носом! 

6. ПОД ВСЕМИ ПАРАМИ 

Весь экипаж кинулся к гарпунеру: капитан, офицеры, матросы, юнги, даже 

механики, бросившие свои машины, даже кочегары, покинувшие свои топки. Был 

отдан приказ остановить судно, и фрегат шел лишь в силу инерции. 

Ночь была темная; и я удивился, как мог канадец, при всей своей 

зоркости, что-нибудь увидеть в таком мраке. Сердце у меня так билось, что 

готово было разорваться. 

Но Нед Ленд не ошибся. И вскоре мы все увидели предмет, на который он 

указывал. 

В двух кабельтовых от "Авраама Линкольна", за штирбортом, море, 

казалось, было освещено изнутри. Это не было обычным явлением свечения 

моря. Чудовище, всплыв в поверхностные водные слои, отдыхало в нескольких 

туазах [туаз равен 1,949 метра] под уровнем океана, и от него исходил этот 

яркий, необъяснимой силы свет, о котором упоминали в своих донесениях 

многие капитаны. Какой необычайной мощностью должны были обладать 

светящиеся органы живого организма, излучавшие столь великолепное сияние! 

Светящийся предмет имел контуры огромного, удлиненной формы, овала, в 

центре которого, как в фокусе, свет был особенно ярок, по мере же