Группа из двадцати пяти человек во главе с Пашуном отправилась на фольварк "Алябин" в сопровождении крестьян. Охрана фольварка была разоружена. Захваченная врасплох, она даже не пыталась оказать сопротивление. 

Налет производился ночью, а под утро в лагерь пришел обоз. На лошадях, взятых на фольварке, партизаны привезли хлеб, масло, крупу, мед, картофель. Обоз замыкало стадо коров. 

Лучших молочных коров мы отдали крестьянам, поделились с ними и остальными продуктами. 

Пашун доставил в лагерь двух пленных. Первый был немец, по фамилии Рихтер, управляющий имением, на которого жаловались крестьяне, второй, по фамилии Немович, оказался украинским националистом и одновременно гитлеровским шпионом-профессионалом. Окончив в Германии, куда он бежал по освобождении Западной Украины, гестаповскую школу, он еще до войны вел подрывную деятельность на Украине. Когда пришли оккупанты, Немович под видом украинского учителя разъезжал по деревням, выведывал у своих друзей-националистов, где живут советские активисты, и предавал их гестапо. Немович знал многих других подобных ему предателей, которые учились с ним в гестаповской школе. Поэтому мы не стали его расстреливать, а решили отправить в Москву. 

Но где держать Немовича, пока придет самолет? Из палатки он может убежать. Выход был найден: сшили специальный мешок из брезента и посадили в него предателя так, что только голова торчала из мешка. 

Операция по разгрому фольварка "Алябин" положила начало нашим систематическим налетам на немецкие хозяйства. Мы разгромили в ближайших районах несколько крупных имений, в том числе еще один фольварк начальника сарненского гестапо. 

...При первых же выходах в деревни и хутора Ровенской области партизаны стали сталкиваться с бандами украинских националистов. 

Были эти банды невелики по числу, но вооружены неплохо. У них имелись немецкие автоматы, немецкие винтовки, немецкое снаряжение. Я вспомнил времена гражданской войны, когда мне приходилось, сражаясь на Украине, встречаться с подобными предателями. Тогда это были петлюровцы, махновцы, кулацкие сынки, которых буржуазия использовала в своей борьбе против молодой Советской Республики. Банды эти в то время насчитывали по три - пять тысяч человек каждая. Но наши отряды, даже когда они состояли из четырехсот - пятисот бойцов, успешно справлялись с ними. С нынешними бандитами дело было еще проще, и не только потому, что были они малочисленными, - по трусости нынешние превосходили своих предшественников. 

О том, какие это вояки, фашисты знали. Банды националистов, которые они включали в свои карательные отряды, были храбры лишь там, где дело касалось расправы над мирными жителями, грабежей и поджогов. Но там, где приходилось вступать в бой с партизанами, при первых же выстрелах "войско" бандитов пускалось наутек. 

Наши партизаны не могли говорить без смеха об этих "вояках". 

Однажды Валя Семенов привел пленных. 

- Бандитов забрал, - доложил он. 

- Каким образом? 

- Да они, как увидели нас, сразу сделали трезубы. 

- Что-что? 

- Трезубы. Ведь у них на пилотках такой знак - из трех зубьев состоит, вроде как вилы. Так вот они сразу подняли руки вверх, и получился трезуб - две руки, а посредине голова! 

С тех пор, когда украинские националисты сдавались в плен, у нас так и говорилось: "Сделали трезуб". 

Наши вылазки в окрестные села, налеты на отдельные группы фашистов, на фольварки - все это приносило большое моральное удовлетворение. Но в то же время люди все больше понимали: если мы стремимся оказать действительно эффективную помощь Красной Армии, надо заняться разведкой, а все остальное отодвинуть на второй план. Именно так стоял вопрос для нас, находившихся под городом Ровно, бок о бок с наместником Гитлера на Украине Кохом, с его рейхскомиссариатом, с многочисленными штабами и учреждениями, с всеукраинским гестапо. 

Город Ровно был фашистской "столицей" Украины, средоточием гитлеровского аппарата управления, гнездом фашистского оккупационного чиновничества и военщины. Здесь легче можно было узнать о перегруппировках вражеских войск на фронте, о строительстве новых линий обороны, о мероприятиях хозяйственного характера, наконец, о том, что творится в самой Германии. 

И нашей главнейшей задачей было - прочно обосноваться именно здесь и протянуть в Ровно свои надежные щупальца. 

В каких-нибудь двадцати километрах от Ровно находился другой важнейший пункт - узловая станция Здолбунов, через которую курсировали все поезда с Восточного фронта в Германию, Чехословакию, Польшу и из Германии, Польши и Чехословакии на Восточный фронт. Стратегическое положение Здолбунова подсказывало, насколько важно нам пробраться к этой станции и "оседлать" здолбуновский узел. 

Мы начали с двух ближайших к нам пунктов - с районных центров Сарны и Клесово, в которых стояли крупные немецкие гарнизоны. Заняться ими было поручено группе разведчиков во главе с Виктором Васильевичем Кочетковым. 

Кочетков быстро нашел в окрестных селах людей, которые имели в Сарнах и Клесове родственников или знакомых. Люди эти охотно согласились выполнять его поручения. Так у Кочеткова появились ценные помощники. 

Один из них как-то сказал Кочеткову, что с ним хочет повидаться некто Довгер, работник Клесовского лесничества. Виктор Васильевич согласился встретиться. 

Перед ним предстал пожилой человек с гладко выбритой головой, одетый в старомодную, хорошо сохранившуюся пару, при галстуке, завязанном тонким узлом. Сквозь овальные, в железной оправе очки на Кочеткова смотрели внимательные, изучающие глаза. 

- Что скажете? - сухо спросил Кочетков. 

- Все, что я могу рассказать, вам, наверно, уже известно. 

- Вот как? 

- Я советский человек и, когда узнал, что здесь у вас партизанский отряд, решил, что буду с вами. 

- Мы, пожалуй, без вас обойдемся, - ответил Кочетков. Он не сомневался, что имеет дело с вражеским лазутчиком. 

Довгер понял. 

- Не надо думать о людях плохо, - сказал он, не скрывая обиды. - У меня здесь семья - жена, мать, трое детей. Пусть они ответят за меня, если я провинюсь перед вами! 

Кочетков заколебался.