Понятно, при подборе людей мы учли то, что и разведчики, и Бурлак, и Женя Дроздова хорошо знали Львов. Когда-то они все там жили или, по крайней мере, бывали в этом городе, а Степан Пастухов, тот знал даже подземное хозяйство Львова - до войны он работал там инженером коммунального хозяйства. 

Не знала города только Наташа Богуславская. Но у нее были другие преимущества: она знала порядки украинских националистов, у которых ей против ее воли пришлось побывать и от которых она, рискуя жизнью, бежала к нам. Эта скромная девушка зарекомендовала себя в отряде с самой лучшей стороны. Поражали рвение и тщательность, с которыми она выполняла поручаемые задания. Кто-то сказал, что нет ролей больших и малых, есть большие и маленькие артисты. Вот Наташа и была прекрасным исполнителем своей маленькой роли. Она как-то умела улавливать большой смысл в самой незначительной работе, находя ее связь с чем-то другим и третьим, с тем, что было сделано вчера и будет сделано завтра, отчетливо представляя себе во всей значимости совокупность всех этих маленьких дел. Вообще Наташа по праву слыла среди партизан умным и развитым человеком, а ее прошлое секретаря райкома комсомола еще выше поднимало ее в глазах товарищей. 

Я знал, что Наташа тяжело переживает известное недоверие к ней с нашей стороны, неизбежное на первых порах после ее бегства от бандеровцев. Знал также и то, что, отлично исполняя маленькие роли, Наташа не могла не мечтать о больших. И вот ей вручалась большая, серьезная роль - связной между Крутиковым и Дроздовой, иначе говоря, между разведчиками и их тылом. Опасный путь из города и в город, неожиданности, которые могли здесь встретиться на каждом шагу, постоянная угроза провала, ответственность за общее дело - вот что предстояло отныне Наташе Богуславской. Я не мог не испытывать удовлетворения, когда услыхал ее слова о том, сколько ей еще надо успеть. Это было хорошее, честное, благородное желание. Создавалась полная уверенность, что доверие, которое оказано Наташе, она оправдает. 

Попросив Наташу и Женю покинуть товарищей и побродить немного со мной, я поделился с ними своими соображениями о наступлении Красной Армии, постарался нарисовать им общую картину нашей работы в условиях отступления гитлеровцев, рассказал все, что знал сам, о положении во Львове. Конкретных вопросов мы не касались, я только поведал девушкам об одной образцовой конспиративной квартире в Ровно - квартире Вали Довгер. О Вале Довгер Женя уже слышала в отряде. 

- Ну, значит, завтра? - спросила Женя, прощаясь. 

- Завтра. 

- И, значит, встретимся уже во Львове? 

- Да. 

- Ох, - спохватилась она вдруг, - мне же еще постирать нужно. Всего, товарищ командир! Пошли, Наталка!.. 

...В радиовзводе снова не оказалось никаких сведений о самолетах. Марина Ких, которую я за сегодняшний день навещал уже раз десять и все по этому поводу, не дожидаясь вопроса, только развела руками. Что могло случиться? Погода нелетная? Конечно же, все дело в погоде! 

Я предвидел, что, узнав о посылке группы Крутикова, Марина начнет просить, чтобы отправили и ее, как это она обычно делала. Оказывается, до меня к ней заходил Стехов, просил написать письма во Львов, где у нашей радистки жили сестра и другие знакомые. Видимо, отчаявшись уговорить непреклонного замполита, Марина принялась за меня. 

- Письма я, конечно, напишу, - сказала она. - Сестра там и приютить сможет, и помочь, и все... Но только вы скажите, товарищ командир... Во Львове я выросла, город знаю лучше других, кому же, как не мне, идти? Кто больше пригодится на такой работе - местный человек или чужой? Скажите прямо - кто? - настаивала она, не сомневаясь, что я скажу "местный" и она поведет наступление дальше, то есть станет доказывать, что здесь, в отряде, есть кому ее заменить. 

- Смотря какой местный, - ответил я. - И, уж конечно, не тот, которого слишком хорошо там знают. 

Довод был веский, но его, как видно, приводил и Стехов, потому что у Марины уже был готов ответ. Она сказала, что изменит прическу, что жить станет не у сестры, что ни разу к сестре и не зайдет, что вообще никому в голову не придет искать ее сейчас во Львове... Все это звучало по-своему убедительно, но посылать Марину во Львов, рисковать ее жизнью я не мог. 

Я предупредил ее, что письма нужны к утру, а сам пошел к Стехову. Вместе с начальником разведки тот сидел в штабном чуме, где, кроме них, находилось еще семь человек - шестеро разведчиков и радист Бурлак. Лукин их инструктировал, или, вернее сказать, предупреждал о бесполезности всяких инструкций. Задача была одна: нанести врагу наибольший урон, а в остальном все зависело от их дерзости. Разведчики молча слушали и вопросов не задавали. Под конец только Пастухов спросил, будет ли действовать во Львове кто-нибудь помимо них. Александр Александрович сухо ответил, что это вполне возможно. 

- Я к чему, - объяснил Пастухов, как бы извиняясь за неуместный вопрос, - если надо будет организовать что-нибудь покрупнее, тут, может, всем вместе, понимаете... 

Он не договорил, поняв, что вопрос опять-таки упирается в то, что заранее всего не предусмотришь. 

- Кстати, товарищи, не нужно делать никаких попыток связаться с местным подпольем! - предупредил Стехов, прощаясь с разведчиками. - Соблюдайте максимум конспирации и вообще берегите себя, - добавил он, пожимая всем руки... 

Остаток ночи мы провели за картой. Все-таки удалось наметить для Крутикова маршрут, хотя и весьма приблизительный. 

Утром Крутиков выстроил группу, отвел ее в сторону от лагеря и там прочел перед строем: 

- "Маршрут: Ровно - Дубно - Почаев - Броды - Злочев - Перемышляны - Гановический лес". На сборы дается час, - добавил он и, считая, что сказал все, разрешил разойтись. 

Сборы были недолгие, а вот прощание... Прощались со всеми, с каждым в отдельности и не раз. Возвращались, что-то еще досказывали и дослушивали и снова обнимали друг друга, а потом заглядывали в чумы, но в чумах никого, конечно, не оказывалось - все население лагеря высыпало на проводы и тоже участвовало, словами ли, делом ли, в отправке группы.