Струтинский остался с денщиком, а Николай Иванович вернулся к часовому. Около того уже стоял Гнидюк. Кузнецов, подходя, услышал: 

- Эх, ты! - повторил Гнидюк. - Був Грицем, а став фрицем! 

- Тикай, пока живой, - неуверенно отвечал часовой. - Какой я тебе фриц! 

- А не фриц, так помогай партизанам! 

- Ну как, договорились? - спросил подошедший сзади Кузнецов. 

Часовой резко повернулся к нему, выпучив глаза. 

- Иди за мной! - приказал Кузнецов часовому. 

- Господин офицер, мне не положено ходить в дом. 

- Положено или не положено - неважно. Ну-ка, дай твою винтовку. - И Кузнецов разоружил часового. 

Тот поплелся за ним. 

На посту за часового остался Коля Гнидюк. Из машины вышел Каминский и начал прохаживаться около дома. 

Все это происходило в сумерки, когда еще было достаточно светло и по улице то и дело проходили люди. 

Через пять минут из дома вышел Струтинский, уже в форме часового, с винтовкой. Он занял пост, Гнидюк направился в дом. 

Все было готово, а фон Ильген не приезжал. Прошло двадцать, тридцать, сорок минут. Генерала не было. 

"Казак"-часовой, опомнившись от испуга, сказал вдруг Кузнецову: 

- Может получиться неприятность. Скоро придет смена. Давайте я опять встану на пост. Уж коли решил быть с вами, так помогу. 

- Не подведешь? 

- Правду вам говорю! - отвечал "казак". 

Гнидюк позвал Струтинского. Пришлось снова переодеваться. Часовой пошел на свой прежний пост и стал там под наблюдением Каминского. 

В это время послышался шум приближающейся машины. Ехал фон Ильген. 

- Здоров очень, трудно с ним справиться, пойду на помощь, - сказал Струтинский, увидев выходящего из машины генерала. 

Как только фон Ильген вошел и разделся, Кузнецов вышел из комнаты денщика. 

- Я советский партизан. Если вы будете вести себя благоразумно, останетесь живы и через несколько часов сможете беседовать с нашим командиром у него в лагере, как вы хотели. 

- Предатель! - заорал фон Ильген и схватился за кобуру револьвера. 

Но тут Кузнецов и подоспевший Струтинский схватили генерала за руки. 

- Вам ясно сказано, кто мы. Вы искали партизан - вот они, смотрите! 

- Хельфе!.. - вновь заорал Ильген и стал вырываться. 

Генерал был здоровенным сорокадвухлетним детиной. Он крутился, бился, падал на пол, кусался. Разведчикам пришлось применить не только кулаки, но и каблуки. Они заткнули ему рот платком, связали и потащили к машине. Но когда стали туда вталкивать, платок изо рта выпал. 

- Хильфе! - снова заорал фон Ильген. 

Подбежал часовой: 

- Кто-то идет! 

Момент критический. Нельзя было допускать лишних свидетелей - они могли заметить красные лампасы генерала. "Хорошо, если это гитлеровцы, - успел подумать Кузнецов, - этих можно перебить. А если обыватели? Что с ними делать? Не убивать же! Но и оставить нельзя. Забрать с собой? Машина и без того перегружена". 

И он пошел навстречу идущим. 

Это были четыре фашистских офицера, они могли и отказаться вступить с ним в разговор. 

Тут Кузнецов вспомнил о своем гестаповском жетоне, которым он до сих пор так ни разу и не воспользовался. Резким жестом он выдернул из кармана бляху. 

- Мы поймали бандита, одетого в немецкую форму. Разрешите ваши документы! - обратился он к офицерам. 

Кузнецову важно было выиграть время. Он сделал вид, что личности офицеров его крайне интересуют, и долго проверял документы. Троим он вернул их обратно, четвертого же попросил поехать с ним в гестапо. Этот четвертый оказался личным шофером гаулейтера Коха. 

- Прошу вас, господин Гранау, - сказал ему Кузнецов, - следовать за мной в качестве понятого. А вы, господа, - обратился он к остальным, - можете идти. 

"Опель", вмещавший пять пассажиров, повез семерых. 

Оставив Ильгена и Гранау на "зеленом маяке", Кузнецов, Струтинский и Каминский тут же вернулись в город. 

В тот же вечер Кузнецов случайно встретил Макса Ясковца. Тот сообщил ему, что есть слух, будто застрелился фон Ортель. 

- О боже! - воскликнул Кузнецов. - Как это могло случиться? Такой здоровый, веселый... Мне его искренне жаль. 

- Я тоже ничего не понимаю, - недоумевал Ясковец. - Говорят, случайно... Чистил оружие. 

- Вот судьба! - продолжал сетовать Кузнецов. - Кстати, когда же похороны? 

- Об этом пока не слышно, - ответил Ясковец, но тут же попросил у Зиберта полсотни марок на венок, который он, Ясковец, собирается возложить на гроб своего друга. 

Самоубийство фон Ортеля Кузнецову показалось подозрительным. Он не хотел этому верить еще и потому, что смерть этой гадины окончательно расстраивала план, намеченный командованием отряда. 

Все эти дни после получения задания о похищении фон Ортеля Николай Иванович его не видел. Но о том, что он находится в Ровно, Кузнецов знал от Вали: она несколько раз встречала Ортеля. И Кузнецов надеялся, что сегодня-завтра он выполнит задание. 

"О предстоящей встрече Большой тройки в Тегеране никому не известно, - думал Кузнецов. - Возможно, это вообще фантазия, которую придумал гестаповец, чтобы получить от меня лишнюю сотню марок... - И сразу же возникло другое: - А вдруг тегеранская встреча будет? Как узнать, кто из террористов туда поедет?.." 

Кузнецов решил заглянуть к Вале, а от нее - к Лидии Лисовской. "Может быть, им известны какие-либо подробности", - думал он. 

Валя сказала, что слышала о самоубийстве фон Ортеля от самого же Макса Ясковца, а в рейхскомиссариате о том ничего не слышно. Эта неопределенность еще больше встревожила Кузнецова. Он отправился к Лидии. То, что он здесь услышал, подтверждало его собственные догадки. 

- Три дня тому назад Ортель был у меня, - сказала Лидия. - Зашел проститься. Он собирался куда-то лететь из Ровно. Об отлете он просил меня не рассказывать никому, а если, говорит, скажут, что меня нет, что со мной что-нибудь случилось, то не опровергайте этого. Обещал привезти хороший подарок. Когда я услышала о самоубийстве, мне показалось, что тут что-то не так. Ортель уехал, а слух, что он покончил с собой, распустили гестаповцы. Я хотела вам сразу же обо всем сообщить, но вы, как назло, не показывались.