вырабатывать новые - сказал Каштанов. 

- Легко сказать - вырабатывать! - сердился Боровой. - На лету их не 

выработаешь! Сотни ученых десятки лет трудились, а тут все идет насмарку, 

словно на другой планете. Я не могу примириться с этим и готов подать в 

отставку! 

Все рассмеялись при этой выходке метеоролога, который все-таки взялся 

за вычисление и объявил, что за день поднялись, то бишь спустились, на 

восемьсот шестьдесят метров, и место находится на девять тысяч метров ниже 

уровня моря. 

- Я навел справку в руководстве по физике, - заметил Каштанов. - 

Оказывается, вода кипит при ста двадцати градусах при давлении в две 

атмосферы и при ста тридцати четырех градусах при давлении в три 

атмосферы. Сейчас мы испытываем давление приблизительно в две с половиной 

атмосферы. 

- Понятно, что при таком давлении чувствуешь себя скверно и голова 

идет кругом, - заявил Боровой угрюмо. 

Остальные подтвердили, что уже с ночи, проведенной среди льдов 

барьера, самочувствие ухудшилось, ощущается давление в груди, тяжесть в 

голове, вялость движений; сон беспокойный, с кошмарами. 

- И собачки тоже чувствуют себя плохо, - заявил Иголкин. - Они словно 

ослабели и тянут хуже, хотя подъем некрутой. Я думал, они просто устали, а 

дело-то вот в чем! 

- Интересно пощупать пульс у всех... - предложил Громеко. - У вас 

нормальный сколько, Иван Андреевич? 

- Семьдесят два... - ответил Боровой, протягивая руку врачу. 

- Ну вот, а теперь сорок четыре! Разница чувствительная. Сердце при 

таком давлении работает медленнее, а это отражается и на самочувствии. 

- Что же, если спуск будет продолжаться, то сердце совсем 

остановится? - спросил Макшеев. 

- Ну, не до центра же Земли мы будем спускаться! - рассмеялся 

Громеко. 

- Почему нет? - проворчал Боровой. - Эта чудовищная воронка, может 

быть, доходит до центра Земли. Я теперь всему поверю. И не удивлюсь даже, 

если мы выйдем из нее среди льдов Южного полюса. 

- Это уж, извините, ерунда! - заметил Каштанов. - Ни сквозной дыры 

через земной шар, ни воронки до центра быть не может. Это противоречило бы 

всем данным геофизики и геологии. 

- Вот как! А с противоречиями всем законам метеорологии, которые мы 

уже наблюдаем, вы миритесь? Вот увидите, и законы вашей геологии полетят 

кувырком. 

Каштанов рассмеялся. 

- Метеорология, Иван Андреевич, паука легкомысленная, - сказал он 

шутливо. - Она имеет дело с непостоянной средой атмосферы, с ее циклонами 

и антициклонами, причины которых до сих пор неясны. А геология основана на 

прочном базисе - твердой земной коре. 

- Прочный базис! - вскипел Боровой. - Пока его не тряхнет хорошеньким 

землетрясением, при котором любой геолог потеряет голову, если не 

что-нибудь похуже! 

Все покатились от смеха. 

- И потом, - продолжал метеоролог ядовито, - вы знаете каких-нибудь 

два-три километра в глубь земной коры, а судите о состоянии недр! И 

сколько голов - столько гипотез о природе этих недр. По мнению одних - 

ядро Земли твердое, по мнению других - жидкое, по мнению третьих - 

газообразное. Разберитесь тут! 

- Разберемся со временем. Каждая гипотеза если она обоснована, 

представляет лишний шаг к познанию истины. А насчет недр вы неправы. В 

данное время сейсмология, то есть изучение землетрясений, дает нам новые 

способы узнать больше о состоянии земного ядра... Интересно, что будет 

завтра, - закончил он. - Теперь каждый день можно ждать каких-нибудь 

фактов, на первый взгляд непонятных, но слагающихся в общую цепь причин и 

следствий, когда в них разберешься. 

На другой день продолжалась снежная равнина с подъемом вверх, но 

более слабым; ветер по-прежнему дул с юга, низкие тучи клубились и 

стлались почти по поверхности земли, скрывая даль. К полудню подъем 

равнины сделался совершенно незаметным, а под вечер он перешел в спуск - 

собаки побежали быстрее, так что лыжники едва поспевали за ними. 

Температура держалась немного ниже нуля, и путь был легкий. Вдруг Боровой, 

шедший, как всегда, впереди, замахал руками и закричал: 

- Стойте! Подождите! Я боюсь, что мы сбились с пути! 

Все подбежали к нему. Он держал в руках компас и упорно смотрел на 

него. 

- В чем дело? - спросил Каштанов. 

- Мы идем не на север, а на юг, назад к ледяному поясу. Смотрите, 

северный конец стрелки показывает не вперед по нашему пути, а назад. 

- Когда же вы заметили это? 

- Только что. Ведь с тех пор, как компас начал чудить, я перестал 

доверять ему и вел караван по ветру, который все время дует упорно с юга. 

Но меня теперь смутил обратный уклон равнины, потому что из воронки мы не 

могли еще выбраться. Я вынул компас и увидел, что он перестал чудить и 

показывает направление пути на юг, а не на север. 

- Но ветер дует по-прежнему нам в спину! 

- Он мог перемениться в течение ночи. 

- Нет, - заявил Макшеев, - ветер не переменился. Мы все время ставим 

юрту дверью по ветру, т.е. на север, чтобы не задувало. Сегодня утром, я 

помню это твердо, юрта стояла еще по ветру. 

- Значит, он менялся постепенно в течение сегодняшнего дня; мы 

описали полукруг и пошли обратно. 

- Или же компас каким-то образом перемагнитился. 

- Хоть бы выглянуло солнце или показались звезды, чтобы проверить, 

куда мы идем, - жаловался Боровой. 

- Во всяком случае, следует остановиться на ночлег и проверить с 

компасом в руках несколько километров нашего пути, который ясно виден по 

следам на снегу, - заявил Каштанов. - Если мы кружили, это обнаружится 

быстро. 

Поставили юрту. Макшеев и Громеко побежали по следам назад. Боровой 

вскипятил гипсотермометр, который показал почти то же, что и накануне. 

Небольшой подъем первой половины дня, очевидно, был уравновешен спуском