ман, обогатившись на сумму, равную его полной стоимости, наварил на 

сделке плюс девять тысяч, никого при этом не обокрав в прямом смысле 

слова и не обидев. 

С Гариком работать было проще всех, потому что материалы его дела бы- 

ли ликвидированы только, как говорится, де-юре, а де-факто они спокой- 

ненько лежали в сейфе у благодетеля и в любой момент могли быть оттуда 

извлечены, а уголовное дело - реанимировано. Если Миша Ларкин, сотрудни- 

чая с Комитетом, устраивал себе сытую и не связанную с ненавистной про- 

фессией жизнь, от чего в принципе мог бы и отказаться при определенных 

обстоятельствах, то Гарик Асатурян боролся за свою свободу, отказываться 

от которой он не стал бы ни при каких условиях. Поэтому и задания он вы- 

полнял любые и с удовольствием, не нуждаясь ни в каких оправданиях даже 

самых грязных дел. Главным его оправданием было нежелание оказаться за 

решеткой, да к тому же на долгий срок. 

- Пал Дмич! - радостно закричал Гарик, увидев Сауляка. - Ну нако- 

нец-то вы появились. 

Павел внимательно глянул на него и усмехнулся. Немудрено, что мужик 

обрадовался. В его ситуации постоянный контакт с куратором и системати- 

ческое выполнение его заданий было гарантией того, что проклятый сейф не 

откроют. Исчезновение Павла, правда, не внезапное, а заранее оговоренное 

и подаваемое как отъезд, заставило Гарика ощутить некоторое неудобство, 

со временем перешедшее в патологический страх, что в любую секунду "все 

начнется". Где Павел? Где материалы? Где стоит этот страшный сейф, в 

чьем кабинете? А вдруг в конторе случились передряги, сейф вскрыли, ма- 

териалы достали и уже разыскивают Гарика? Павла нет, никто не прикроет. 

Можно попробовать разыскать того типа, который его первым вербовал, да 

разве знаешь, кто он такой да как зовут... 

- А ты, можно подумать, соскучился, - хмыкнул Павел, окидывая его 

цепким взглядом. 

Асатурян был все таким же стройным и миниатюрным, за последние два 

года не раздался, как Михаил, да это и неудивительно: Миша вел жизнь 

спокойную и в основном сидячую, а Гарик крутился, как механический ве- 

ник, занимаясь тем, чем занимался и до вербовки, и после нее, правда, 

уже с разрешения куратора. Единственным условием, которое всегда ставил 

ему Павел, был запрет использовать при совершении сделок свои необычные 

способности. "Никто не должен знать, что ты это умеешь", - не уставал 

повторять ему Сауляк. 

- У тебя, я помню, бабы какие-то были знакомые в "Метрополе". Ты с 

ними еще не рассорился? - спросил он Гарика. 

- Как можно, Пал Дмич, - заулыбался Асатурян. - Женщина - это святое, 

с женщинами ссориться нельзя. Их беречь нужно. 

- Вот это правильно, - кивнул Павел. - Послезавтра в "Метрополе" ме- 

роприятие, будешь работать. 

- Всегда готов! - радостно откликнулся Гарик и вскинул руку в дураш- 

ливом жесте пионерского приветствия. 

Последним, кого навестил Сауляк, был Карл Фридрихович Рифиниус, муж- 

чина в годах, с молодых лет игравший роль мрачного красавца. Карл был 

посильнее Риты, но далеко не таким, как Миша Ларкин. Он был одарен при- 

мерно так же, как Гарик Асатурян, но, как сказали бы актеры, фактура у 

него была другая. Рослый, импозантный, с рано поседевшей густой шевелю- 

рой и черными сверкающими глазами, он сводил женщин с ума, причем без 

всякого применения способностей к внушению. У него был имидж трагическо- 

го героя, который он себе состряпал лет в двадцать, и к пятидесяти четы- 

рем годам так из него и не вышел. 

Карл Фридрихович был профессионалом, работал врачом-психотерапевтом и 

при лечении своих пациентов широко применял гипноз. Но был у него один 

недостаток, даже не недостаток, пожалуй, а так, черта характера. Он 

очень хотел, чтобы его любили. Причем потребности любить кого-то самому 

он не испытывал абсолютно. Недостатка во влюбленных женщинах у него ни- 

когда не было, с некоторыми он сближался, большинство же держал на расс- 

тоянии, но постоянно подавал им надежды и делал авансы, чтобы не сорва- 

лись с крючка. Не мог он удержаться и от флирта с пациентками, причем со 

всеми подряд, а не только с хорошенькими. Каждая влюбленная в него жен- 

щина словно давала ему новый заряд энергии, подпитывала силы, придавала 

вкус его жизни. 

На женщинах он и сгорел. Одна влюбленная по уши пациентка, прождав 

несколько месяцев, когда же наконец красавец доктор перейдет от компли- 

ментов к делу, и так и не дождавшись, написала заявление в прокуратуру, 

из которого явствовало, что доктор Рифиниус, погрузив ее в гипнотический 

сон и воспользовавшись ее беспомощным состоянием, изнасиловал несчаст- 

ную. И все бы ничего, если бы не оплошность Карла Фридриховича: он рабо- 

тал без ассистента, хотя это и не полагается. Свидетелей печального со- 

бытия не было, но не нашлось и тех, кто мог бы подтвердить, что Рифиниус 

к своей пациентке и пальцем не прикоснулся. А потерпевшая утверждает, 

что очень даже прикоснулся, и не только пальцем... А муж у этой пациент- 

ки оказался большим-пребольшим начальником из партийно-государственной 

элиты, и доктор Рифиниус понял, что заниматься ему врачебной практикой 

больше не дадут. Не судьба. 

Можно было, конечно, бороться, доказывать, давать интервью, обвинять 

клеветницу... Можно было бы, случись эта история хотя бы на три-четыре 

года позднее, когда уже и о демократии заговорили, и о плюрализме, и о 

свободе печати. Но случилось это в восемьдесят пятом году, и никаких 

шансов победить в этой борьбе у Карла Фридриховича не было. Более того, 

ему ясно и недвусмысленно дали понять, чтобы он подобру-поздорову убрал- 

ся из столицы нашей родины куда-нибудь в глушь, ибо таким негодяям изв- 

ращенцам не место там, где живут и работают лучшие люди страны, ее 

честь, ум и совесть. Карл вздохнул и начал заниматься обменом московской 

квартиры на хороший большой дом где-нибудь в Центральной России. Был он