Непостижимых для ума; 

Дивился я их спеси модной, 

Их добродетели природной, 

И, признаюсь, от них бежал, 

И, мнится, с ужасом читал 

Над их бровями надпись ада: 

Оставь надежду навсегда. (20) 

Внушать любовь для них беда, 

Пугать людей для них отрада. 

Быть может, на брегах Невы 

Подобных дам видали вы. 

XXIII. 

Среди поклонников послушных 

Других причудниц я видал, 

Самолюбиво равнодушных 

Для вздохов страстных и похвал. 

И что ж нашел я с изумленьем? 

Они, суровым поведеньем 

Пугая робкую любовь, 

Ее привлечь умели вновь, 

По крайней мере, сожаленьем, 

По крайней мере, звук речей 

Казался иногда нежней, 

И с легковерным ослепленьем 

Опять любовник молодой 

Бежал за милой суетой. 

XXIV. 

За что ж виновнее Татьяна? 

За то ль, что в милой простоте 

Она не ведает обмана 

И верит избранной мечте? 

За то ль, что любит без искусства, 

Послушная влеченью чувства, 

Что так доверчива она, 

Что от небес одарена 

Воображением мятежным, 

Умом и волею живой, 

И своенравной головой, 

И сердцем пламенным и нежным? 

Ужели не простите ей 

Вы легкомыслия страстей? 

XXV. 

Кокетка судит хладнокровно, 

Татьяна любит не шутя 

И предается безусловно 

Любви, как милое дитя. 

Не говорит она: отложим - 

Любви мы цену тем умножим, 

Вернее в сети заведем; 

Сперва тщеславие кольнем 

Надеждой, там недоуменьем 

Измучим сердце, а потом 

Ревнивым оживим огнем; 

А то, скучая наслажденьем, 

Невольник хитрый из оков 

Всечасно вырваться готов. 

XXVI. 

Еще предвижу затрудненья: 

Родной земли спасая честь, 

Я должен буду, без сомненья, 

Письмо Татьяны перевесть. 

Она по-русски плохо знала, 

Журналов наших не читала, 

И выражалася с трудом 

На языке своем родном, 

Итак, писала по-французски... 

Что делать! повторяю вновь: 

Доныне дамская любовь 

Не изъяснялася по-русски, 

Доныне гордый наш язык 

К почтовой прозе не привык. 

XXVII. 

Я знаю: дам хотят заставить 

Читать по-русски. Право, страх! 

Могу ли их себе представить 

С "Благонамеренным" (21) в руках! 

Я шлюсь на вас, мои поэты; 

Не правда ль: милые предметы, 

Которым, за свои грехи, 

Писали втайне вы стихи, 

Которым сердце посвящали, 

Не все ли, русским языком 

Владея слабо и с трудом, 

Его так мило искажали, 

И в их устах язык чужой 

Не обратился ли в родной? 

XXVIII. 

Не дай мне бог сойтись на бале 

Иль при разъезде на крыльце 

С семинаристом в желтой шале 

Иль с академиком в чепце! 

Как уст румяных без улыбки, 

Без грамматической ошибки 

Я русской речи не люблю. 

Быть может, на беду мою, 

Красавиц новых поколенье, 

Журналов вняв молящий глас, 

К грамматике приучит нас; 

Стихи введут в употребленье; 

Но я... какое дело мне? 

Я верен буду старине. 

XXIX. 

Неправильный, небрежный лепет, 

Неточный выговор речей 

По прежнему сердечный трепет 

Произведут в груди моей; 

Раскаяться во мне нет силы, 

Мне галлицизмы будут милы, 

Как прошлой юности грехи, 

Как Богдановича стихи. 

Но полно. Мне пора заняться 

Письмом красавицы моей; 

Я слово дал, и что ж? ей-ей 

Теперь готов уж отказаться. 

Я знаю: нежного Парни 

Перо не в моде в наши дни. 

XXX. 

Певец Пиров и грусти томной, (22) 

Когда б еще ты был со мной, 

Я стал бы просьбою нескромной 

Тебя тревожить, милый мой: 

Чтоб на волшебные напевы 

Переложил ты страстной девы 

Иноплеменные слова. 

Где ты? приди: свои права 

Передаю тебе с поклоном... 

Но посреди печальных скал, 

Отвыкнув сердцем от похвал, 

Один, под финским небосклоном, 

Он бродит, и душа его 

Не слышит горя моего. 

XXXI. 

Письмо Татьяны предо мною; 

Его я свято берегу, 

Читаю с тайною тоскою 

И начитаться не могу. 

Кто ей внушал и эту нежность, 

И слов любезную небрежность? 

Кто ей внушал умильный вздор, 

Безумный сердца разговор, 

И увлекательный и вредный? 

Я не могу понять. Но вот 

Неполный, слабый перевод, 

С живой картины список бледный, 

Или разыгранный Фрейшиц 

Перстами робких учениц: 

Письмо 

Татьяны к Онегину 

Я к вам пишу - чего же боле? 

Что я могу еще сказать? 

Теперь, я знаю, в вашей воле 

Меня презреньем наказать. 

Но вы, к моей несчастной доле 

Хоть каплю жалости храня, 

Вы не оставите меня. 

Сначала я молчать хотела; 

Поверьте: моего стыда 

Вы не узнали б никогда, 

Когда б надежду я имела 

Хоть редко, хоть в неделю раз 

В деревне нашей видеть вас, 

Чтоб только слышать ваши речи, 

Вам слово молвить, и потом 

Все думать, думать об одном 

И день и ночь до новой встречи. 

Но говорят, вы нелюдим; 

В глуши, в деревне все вам скучно, 

А мы... ничем мы не блестим, 

Хоть вам и рады простодушно. 

Зачем вы посетили нас? 

В глуши забытого селенья 

Я никогда не знала б вас, 

Не знала б горького мученья. 

Души неопытной волненья 

Смирив со временем (как знать?), 

По сердцу я нашла бы друга, 

Была бы верная супруга 

И добродетельная мать. 

Другой!.. Нет, никому на свете 

Не отдала бы сердца я! 

То в вышнем суждено совете... 

То воля неба: я твоя; 

Вся жизнь моя была залогом 

Свиданья верного с тобой; 

Я знаю, ты мне послан богом, 

До гроба ты хранитель мой... 

Ты в сновиденьях мне являлся, 

Незримый, ты мне был уж мил, 

Твой чудный взгляд меня томил, 

В душе твой голос раздавался 

Давно... нет, это был не сон! 

Ты чуть вошел, я вмиг узнала, 

Вся обомлела, запылала 

И в мыслях молвила: вот он! 

Не правда ль? я тебя слыхала: 

Ты говорил со мной в тиши, 

Когда я бедным помогала 

Или молитвой услаждала 

Тоску волнуемой души? 

И в это самое мгновенье 

Не ты ли, милое виденье, 

В прозрачной темноте мелькнул, 

Приникнул тихо к изголовью? 

Не ты ль, с отрадой и любовью, 

Слова надежды мне шепнул? 

Кто ты, мой ангел ли хранитель, 

Или коварный искуситель: 

Мои сомненья разреши. 

Быть может, это все пустое, 

Обман неопытной души! 

И суждено совсем иное... 

Но так и быть! Судьбу мою 

Отныне я тебе вручаю, 

Перед тобою слезы лью, 

Твоей защиты умоляю... 

Вообрази: я здесь одна, 

Никто меня не понимает, 

Рассудок мой изнемогает, 

И молча гибнуть я должна. 

Я жду тебя: единым взором 

Надежды сердца оживи,