Средь модных и старинных зал. 

III. 

Он в том покое поселился, 

Где деревенский старожил 

Лет сорок с ключницей бранился, 

В окно смотрел и мух давил. 

Все было просто: пол дубовый, 

Два шкафа, стол, диван пуховый, 

Нигде ни пятнышка чернил. 

Онегин шкафы отворил: 

В одном нашел тетрадь расхода, 

В другом наливок целый строй, 

Кувшины с яблочной водой 

И календарь осьмого года; 

Старик, имея много дел, 

В иные книги не глядел. 

IV. 

Один среди своих владений, 

Чтоб только время проводить, 

Сперва задумал наш Евгений 

Порядок новый учредить. 

В своей глуши мудрец пустынный, 

Ярем он барщины старинной 

Оброком легким заменил; 

И раб судьбу благословил. 

Зато в углу своем надулся, 

Увидя в этом страшный вред, 

Его расчетливый сосед. 

Другой лукаво улыбнулся, 

И в голос все решили так, 

Что он опаснейший чудак. 

V. 

Сначала все к нему езжали; 

Но так как с заднего крыльца 

Обыкновенно подавали 

Ему донского жеребца, 

Лишь только вдоль большой дороги 

Заслышит их домашни дроги, - 

Поступком оскорбясь таким, 

Все дружбу прекратили с ним. 

"Сосед наш неуч, сумасбродит, 

Он фармазон; он пьет одно 

Стаканом красное вино; 

Он дамам к ручке не подходит; 

Все да да нет; не скажет да-с 

Иль нет-с". Таков был общий глас. 

VI. 

В свою деревню в ту же пору 

Помещик новый прискакал 

И столь же строгому разбору 

В соседстве повод подавал. 

По имени Владимир Ленской, 

С душою прямо геттингенской, 

Красавец, в полном цвете лет, 

Поклонник Канта и поэт. 

Он из Германии туманной 

Привез учености плоды: 

Вольнолюбивые мечты, 

Дух пылкий и довольно странный, 

Всегда восторженную речь 

И кудри черные до плеч. 

VII. 

От хладного разврата света 

Еще увянуть не успев, 

Его душа была согрета 

Приветом друга, лаской дев. 

Он сердцем милый был невежда, 

Его лелеяла надежда, 

И мира новый блеск и шум 

Еще пленяли юный ум. 

Он забавлял мечтою сладкой 

Сомненья сердца своего; 

Цель жизни нашей для него 

Была заманчивой загадкой, 

Над ней он голову ломал 

И чудеса подозревал. 

VIII. 

Он верил, что душа родная 

Соединиться с ним должна, 

Что, безотрадно изнывая, 

Его вседневно ждет она; 

Он верил, что друзья готовы 

За честь его приять оковы, 

И что не дрогнет их рука 

Разбить сосуд клеветника; 

Что есть избранные судьбами, 

Людей священные друзья; 

Что их бессмертная семья 

Неотразимыми лучами, 

Когда-нибудь, нас озарит 

И мир блаженством одарит. 

IX. 

Негодованье, сожаленье, 

Ко благу чистая любовь 

И славы сладкое мученье 

В нем рано волновали кровь. 

Он с лирой странствовал на свете; 

Под небом Шиллера и Гете 

Их поэтическим огнем 

Душа воспламенилаcь в нем. 

И Муз возвышенных искусства, 

Счастливец, он не постыдил; 

Он в песнях гордо сохранил 

Всегда возвышенные чувства, 

Порывы девственной мечты 

И прелесть важной простоты. 

X. 

Он пел любовь, любви послушный, 

И песнь его была ясна, 

Как мысли девы простодушной, 

Как сон младенца, как луна 

В пустынях неба безмятежных, 

Богиня тайн и вздохов нежных. 

Он пел разлуку и печаль, 

И нечто, и туманну даль, 

И романтические розы; 

Он пел те дальные страны, 

Где долго в лоно тишины 

Лились его живые слезы; 

Он пел поблеклый жизни цвет 

Без малого в осьмнадцать лет. 

XI. 

В пустыне, где один Евгений 

Мог оценить его дары, 

Господ соседственных селений 

Ему не нравились пиры; 

Бежал он их беседы шумной. 

Их разговор благоразумный 

О сенокосе, о вине, 

О псарне, о своей родне, 

Конечно, не блистал ни чувством, 

Ни поэтическим огнем, 

Ни остротою, ни умом, 

Ни общежития искусством; 

Но разговор их милых жен 

Гораздо меньше был умен. 

XII. 

Богат, хорош собою, Ленской 

Везде был принят как жених; 

Таков обычай деревенской; 

Все дочек прочили своих 

За полурусского соседа; 

Взойдет ли он, тотчас беседа 

Заводит слово стороной 

О скуке жизни холостой; 

Зовут соседа к самовару, 

А Дуня разливает чай, 

Ей шепчут: "Дуня, примечай!" 

Потом приносят и гитару: 

И запищит она (бог мой!). 

Приди в чертог ко мне златой!.. (12) 

XIII. 

Но Ленский, не имев конечно 

Охоты узы брака несть, 

С Онегиным желал сердечно 

Знакомство покороче свесть. 

Они сошлись. Волна и камень, 

Стихи и проза, лед и пламень 

Не столь различны меж собой. 

Сперва взаимной разнотой 

Они друг другу были скучны; 

Потом понравились; потом 

Съезжались каждый день верхом, 

И скоро стали неразлучны. 

Так люди (первый каюсь я) 

От делать нечего друзья. 

XIV. 

Но дружбы нет и той меж нами. 

Все предрассудки истребя, 

Мы почитаем всех нулями, 

А единицами - себя. 

Мы все глядим в Наполеоны; 

Двуногих тварей миллионы 

Для нас орудие одно; 

Нам чувство дико и смешно. 

Сноснее многих был Евгений; 

Хоть он людей конечно знал 

И вообще их презирал, - 

Но (правил нет без исключений) 

Иных он очень отличал 

И вчуже чувство уважал. 

XV. 

Он слушал Ленского с улыбкой. 

Поэта пылкий разговор, 

И ум, еще в сужденьях зыбкой, 

И вечно вдохновенный взор, - 

Онегину все было ново; 

Он охладительное слово 

В устах старался удержать 

И думал: глупо мне мешать 

Его минутному блаженству; 

И без меня пора придет; 

Пускай покамест он живет 

Да верит мира совершенству; 

Простим горячке юных лет 

И юный жар и юный бред. 

XVI. 

Меж ими все рождало споры 

И к размышлению влекло: 

Племен минувших договоры, 

Плоды наук, добро и зло, 

И предрассудки вековые, 

И гроба тайны роковые, 

Судьба и жизнь в свою чреду, 

Все подвергалось их суду. 

Поэт в жару своих суждений 

Читал, забывшись, между тем 

Отрывки северных поэм, 

И снисходительный Евгений, 

Хоть их не много понимал, 

Прилежно юноше внимал. 

XVII. 

Но чаще занимали страсти 

Умы пустынников моих. 

Ушед от их мятежной власти, 

Онегин говорил об них 

С невольным вздохом сожаленья. 

Блажен, кто ведал их волненья 

И наконец от них отстал; 

Блаженней тот, кто их не знал, 

Кто охлаждал любовь - разлукой, 

Вражду - злословием; порой 

Зевал с друзьями и с женой, 

Ревнивой не тревожась мукой,