Стоял задумчиво Евгений, 

Как описал себя Пиит. (9) 

Все было тихо; лишь ночные 

Перекликались часовые; 

Да дрожек отдаленный стук 

С Мильонной раздавался вдруг; 

Лишь лодка, веслами махая, 

Плыла по дремлющей реке: 

И нас пленяли вдалеке 

Рожок и песня удалая... 

Но слаще, средь ночных забав, 

Напев Торкватовых октав! 

XLIX. 

Адриатические волны, 

О Брента! нет, увижу вас, 

И вдохновенья снова полный, 

Услышу ваш волшебный глас! 

Он свят для внуков Аполлона; 

По гордой лире Альбиона 

Он мне знаком, он мне родной. 

Ночей Италии златой 

Я негой наслажусь на воле, 

С венециянкою младой, 

То говорливой, то немой, 

Плывя в таинственной гондоле; 

С ней обретут уста мои 

Язык Петрарки и любви. 

L. 

Придет ли час моей свободы? 

Пора, пора! - взываю к ней; 

Брожу над морем, (10) жду погоды, 

Маню ветрила кораблей. 

Под ризой бурь, с волнами споря, 

По вольному распутью моря 

Когда ж начну я вольный бег? 

Пора покинуть скучный брег 

Мне неприязненной стихии, 

И средь полуденных зыбей, 

Под небом Африки моей (11) , 

Вздыхать о сумрачной России, 

Где я страдал, где я любил, 

Где сердце я похоронил. 

LI. 

Онегин был готов со мною 

Увидеть чуждые страны; 

Но скоро были мы судьбою 

На долгий срок разведены. 

Отец его тогда скончался. 

Перед Онегиным собрался 

Заимодавцев жадный полк. 

У каждого свой ум и толк: 

Евгений, тяжбы ненавидя, 

Довольный жребием своим, 

Наследство предоставил им, 

Большой потери в том не видя 

Иль предузнав издалека 

Кончину дяди-старика. 

LII. 

Вдруг получил он в самом деле 

От управителя доклад, 

Что дядя при смерти в постеле 

И с ним проститься был бы рад. 

Прочтя печальное посланье, 

Евгений тотчас на свиданье 

Стремглав по почте поскакал 

И уж заранее зевал, 

Приготовляясь, денег ради, 

На вздохи, скуку и обман 

(И тем я начал мой роман); 

Но, прилетев в деревню дяди, 

Его нашел уж на столе, 

Как дань готовую земле. 

LIII. 

Нашел он полон двор услуги; 

К покойнику со всех сторон 

Съезжались недруги и други, 

Охотники до похорон. 

Покойника похоронили. 

Попы и гости ели, пили, 

И после важно разошлись, 

Как будто делом занялись. 

Вот наш Онегин сельский житель, 

Заводов, вод, лесов, земель 

Хозяин полный, а досель 

Порядка враг и расточитель, 

И очень рад, что прежний путь 

Переменил на что-нибудь. 

LIV. 

Два дня ему казались новы 

Уединенные поля, 

Прохлада сумрачной дубровы, 

Журчанье тихого ручья; 

На третий роща, холм и поле 

Его не занимали боле; 

Потом уж наводили сон; 

Потом увидел ясно он, 

Что и в деревне скука та же, 

Хоть нет ни улиц, ни дворцов, 

Ни карт, ни балов, ни стихов. 

Хандра ждала его на страже, 

И бегала за ним она, 

Как тень иль верная жена. 

LV. 

Я был рожден для жизни мирной, 

Для деревенской тишины: 

В глуши звучнее голос лирный, 

Живее творческие сны. 

Досугам посвятясь невинным, 

Брожу над озером пустынным, 

И far niente мой закон. 

Я каждым утром пробужден 

Для сладкой неги и свободы: 

Читаю мало, долго сплю, 

Летучей славы не ловлю. 

Не так ли я в былые годы 

Провел в бездействии, в тени 

Мои счастливейшие дни? 

LVI. 

Цветы, любовь, деревня, праздность, 

Поля! я предан вам душой. 

Всегда я рад заметить разность 

Между Онегиным и мной, 

Чтобы насмешливый читатель 

Или какой-нибудь издатель 

Замысловатой клеветы, 

Сличая здесь мои черты, 

Не повторял потом безбожно, 

Что намарал я свой портрет, 

Как Байрон, гордости поэт, 

Как будто нам уж невозможно 

Писать поэмы о другом, 

Как только о себе самом. 

LVII. 

Замечу кстати: все поэты - 

Любви мечтательной друзья. 

Бывало, милые предметы 

Мне снились, и душа моя 

Их образ тайный сохранила; 

Их после Муза оживила: 

Так я, беспечен, воспевал 

И деву гор, мой идеал, 

И пленниц берегов Салгира. 

Теперь от вас, мои друзья, 

Вопрос нередко слышу я: 

"O ком твоя вздыхает лира? 

Кому, в толпе ревнивых дев, 

Ты посвятил ее напев? 

LVIII. 

Чей взор, волнуя вдохновенье, 

Умильной лаской наградил 

Твое задумчивое пенье? 

Кого твой стих боготворил?" 

И, други, никого, ей-богу! 

Любви безумную тревогу 

Я безотрадно испытал. 

Блажен, кто с нею сочетал 

Горячку рифм: он тем удвоил 

Поэзии священный бред, 

Петрарке шествуя вослед, 

А муки сердца успокоил, 

Поймал и славу между тем; 

Но я, любя, был глуп и нем. 

LIX. 

Прошла любовь, явилась Муза, 

И прояснился темный ум. 

Свободен, вновь ищу союза 

Волшебных звуков, чувств и дум; 

Пишу, и сердце не тоскует, 

Перо, забывшись, не рисует, 

Близ неоконченных стихов, 

Ни женских ножек, ни голов; 

Погасший пепел уж не вспыхнет, 

Я все грущу; но слез уж нет, 

И скоро, скоро бури след 

В душе моей совсем утихнет: 

Тогда-то я начну писать 

Поэму песен в двадцать пять. 

LX. 

Я думал уж о форме плана, 

И как героя назову; 

Покамест моего романа 

Я кончил первую главу; 

Пересмотрел все это строго: 

Противоречий очень много, 

Но их исправить не хочу. 

Цензуре долг свой заплачу, 

И журналистам на съеденье 

Плоды трудов моих отдам: 

Иди же к невским берегам, 

Новорожденное творенье, 

И заслужи мне славы дань: 

Кривые толки, шум и брань! 

ГЛАВА ВТОРАЯ 

O rus!... 

Hor. 

О Русь! 

I. 

Деревня, где скучал Евгений, 

Была прелестный уголок; 

Там друг невинных наслаждений 

Благословить бы небо мог. 

Господский дом уединенный, 

Горой от ветров огражденный, 

Стоял над речкою. Вдали 

Пред ним пестрели и цвели 

Луга и нивы золотые, 

Мелькали селы; здесь и там 

Стада бродили по лугам, 

И сени расширял густые 

Огромный, запущенный сад, 

Приют задумчивых Дриад. 

II. 

Почтенный замок был построен, 

Как замки строиться должны: 

Отменно прочен и спокоен 

Во вкусе умной старины. 

Веэде высокие покои, 

В гостиной штофные обои, 

Царей портреты на стенах, 

И печи в пестрых изразцах. 

Все это ныне обветшало, 

Не знаю право почему; 

Да, впрочем, другу моему 

В том нужды было очень мало, 

Затем что он равно зевал