(впрочем, весьма справедливым и остроумным). Автор чистосердечно 

признается, что он выпустил из своего романа целую главу, в коей было 

описано путешествие Онегина по России. От него зависело означить сию 

выпущенную главу точками или цыфром; но во избежание соблазна решился он 

лучше выставить, вместо девятого нумера, осьмой над последнею главою 

Евгения Онегина, и пожертвовать одною из окончательных строф: 

Пора: перо покоя просит; 

Я девять песен написал; 

На берег радостный выносит 

Мою ладью девятый вал - 

Хвала вам, девяти Каменам, и проч." 

П. А. Катенин (коему прекрасный поэтический талант не мешает быть и 

тонким критиком) заметил нам, что сие исключение, может быть, и выгодное 

для читателей, вредит, однако ж, плану целого сочинения; ибо чрез то 

переход от Татьяны, уездной барышни, к Татьяне, знатной даме, становится 

слишком неожиданным и необъясненным. - Замечание, обличающее опытного 

художника. Автор сам чувствовал справедливость оного, но решился выпустить 

эту главу по причинам, важным для него, а не для публики. Некоторые отрывки 

были напечатаны; мы здесь их помещаем, присовокупив к ним еще несколько 

строф. 

Е.Онегин из Москвы едет в Нижний Новгород: 

. . . . . . . . . . перед ним 

Макарьев суетно хлопочет, 

Кипит обилием своим. 

Сюда жемчуг привез индеец, 

Поддельны вина европеец, 

Табун бракованных коней 

Пригнал заводчик из степей, 

Игрок привез свои колоды 

И горсть услужливых костей, 

Помещик - спелых дочерей, 

А дочки - прошлогодни моды. 

Всяк суетится, лжет за двух, 

И всюду меркантильный дух. 

* 

Тоска!.. 

Онегин едет в Астрахань и оттуда на Кавказ. 

Он видит, Терек своенравный 

Крутые роет берега; 

Пред ним парит орел державный, 

Стоит олень, склонив рога; 

Верблюд лежит в тени утеса, 

В лугах несется конь черкеса, 

И вкруг кочующих шатров 

Пасутся овцы калмыков, 

Вдали - кавказские громады: 

К ним путь открыт. Пробилась брань 

За их естественную грань, 

Чрез их опасные преграды; 

Брега Арагвы и Куры 

Узрели русские шатры. 

* 

Уже пустыни сторож вечный, 

Стесненный холмами вокруг, 

Стоит Бешту остроконечный 

И зеленеющий Машук, 

Машук, податель струй целебных; 

Вокруг ручьев его волшебных 

Больных теснится бледный рой; 

Кто жертва чести боевой, 

Кто Почечуя, кто Киприды; 

Страдалец мыслит жизни нить 

В волных чудесных укрепить, 

Кокетка злых годов обиды 

На дне оставить, а старик 

Помолодеть - хотя на миг. 

* 

Питая горьки размышленья, 

Среди печальной их семьи, 

Онегин взором сожаленья 

Глядит на дымные струи 

И мыслит, грустью отуманен: 

Зачем я пулей в грудь не ранен? 

Зачем не хилый я старик, 

Как этот бедный откупщик? 

Зачем, как тульский заседатель, 

Я не лежу в параличе? 

Зачем не чувствую в плече 

Хоть ревматизма? - ах, создатель! 

Я молод, жизнь во мне крепка; 

Чего мне ждать? тоска, тоска!.. 

Онегин посещает потом Тавриду: 

Воображенью край священный: 

С Атридом спорил там Пилад, 

Там закололся Митридат, 

Там пел Мицкевич вдохновенный 

И, посреди прибрежных скал, 

Свою Литву воспоминал. 

* 

Прекрасны вы, брега Тавриды, 

Когда вас видишь с корабля 

При свете утренней Киприды, 

Как вас впервой увидел я; 

Вы мне предстали в блеске брачном: 

На небе синем и прозрачном 

Сияли груды ваших гор, 

Долин, деревьев, сел узор 

Разостлан был передо мною. 

А там, меж хижинок татар... 

Какой во мне проснулся жар! 

Какой волшебною тоскою 

Стеснялась пламенный грудь! 

Но, Муза! прошлое забудь. 

* 

Какие б чувства не таились 

Тогда во мне - теперь их нет: 

Они прошли иль изменились... 

Мир вам, тревоги прошлых лет! 

В ту пору мне казались нужны 

Пустыни, волн края жемчужны, 

И моря шум, и груды скал, 

И гордой девы идеал, 

И безыменные страданья... 

Другие дни, другие сны; 

Смирились вы, моей весны 

Высокопарные мечтанья, 

И в поэтический бокал 

Воды я много подмешал. 

* 

Иные мне нужны картины: 

Люблю песчаный косогор, 

Перед избушкой две рябины, 

Калитку, сломанный забор, 

На небе серенькие тучи, 

Перед гумном соломы кучи - 

Да пруд под сенью ив густых, 

Раздолье уток молодых; 

Теперь мила мне балалайка 

Да пьяный топот трепака 

Перед порогом кабака. 

Мой идеал теперь - хозяйка. 

Мои желания - покой, 

Да щей горшок, да сам большой. 

* 

Порой дождливою намедни 

Я, завернув на скотный двор... 

Тьфу! прозаические бредни, 

Фламандской школы пестрый сор! 

Таков ли был я, расцветая? 

Скажи, Фонтан Бахчисарая! 

Такие ль мысли мне на ум 

Навел твой бесконечный шум, 

Когда безмолвно пред тобою 

Зарему я воображал... 

Средь пышных, опустелых зал, 

Спустя три года, вслед за мною, 

Скитаясь в той же стороне, 

Онегин вспомнил обо мне. 

* 

Я жил тогда в Одессе пыльной... 

Там долго ясны небеса, 

Там хлопотливо торг обильной 

Свои подъемлет паруса; 

Там все Европой дышит, веет, 

Все блещет Югом и пестреет 

Разнообразностью живой. 

Язык Италии златой 

Звучит по улице веселой, 

Где ходит гордый славянин, 

Француз, испанец, армянин, 

И грек, и молдаван тяжелый, 

И сын египетской земли, 

Корсар в отставке, Морали. 

* 

Одессу звучными стихами 

Наш друг Туманский описал, 

Но он пристрастными глазами 

В то время на нее взирал. 

Приехав, он прямым поэтом 

Пошел бродить с своим лорнетом 

Один над морем - и потом 

Очаровательным пером 

Сады одесские прославил. 

Все хорошо, но дело в том, 

Что степь нагая там кругом; 

Кой-где недавный труд заставил 

Младые ветви в знойный день 

Давать насильственную тень. 

* 

А где, бишь, мой рассказ несвязный? 

В Одессе пыльной, я сказал. 

Я б мог сказать: в Одессе грязной - 

И тут бы, право, не солгал. 

В году недель пять-шесть Одесса, 

По воле бурного Зевеса, 

Потоплена, запружена, 

В густой грязи погружена. 

Все домы на аршин загрязнут, 

Лишь на ходулях пешеход 

По улице дерзает вброд; 

Кареты, люди тонут, вязнут, 

И в дрожках вол, рога склоняя, 

Сменяет хилого коня. 

* 

Но уж дробит каменья молот, 

И скоро звонкой мостовой 

Покроется спасенный город, 

Как будто кованой броней.