Где окровавленная тень 

Ему являлась каждый день, 

И начал странствия без цели, 

Доступный чувству одному; 

И путешествия ему, 

Как все на свете, надоели; 

Он возвратился и попал, 

Как Чацкий, с корабля на бал. 

XIV. 

Но вот толпа заколебалась, 

По зале шепот пробежал... 

К хозяйке дама приближалась, 

За нею важный генерал. 

Она была нетороплива, 

Не холодна, не говорлива, 

Без взора наглого для всех, 

Без притязаний на успех, 

Без этих маленьких ужимок, 

Без подражательных затей... 

Все тихо, просто было в ней, 

Она казалась верный снимок 

Du comme il faut... (Шишков, прости: 

Не знаю, как перевести.) 

XV. 

К ней дамы подвигались ближе; 

Старушки улыбались ей; 

Мужчины кланялися ниже, 

Ловили взор ее очей; 

Девицы проходили тише 

Пред ней по зале: и всех выше 

И нос и плечи подымал 

Вошедший с нею генерал. 

Никто б не мог ее прекрасной 

Назвать; но с головы до ног 

Никто бы в ней найти не мог 

Того, что модой самовластной 

В высоком лондонском кругу 

Зовется vulgar. (Не могу... 

XVI. 

Люблю я очень это слово, 

Но не могу перевести; 

Оно у нас покамест ново, 

И вряд ли быть ему в чести. 

Оно б годилось в эпиграмме...) 

Но обращаюсь к нашей даме. 

Беспечной прелестью мила, 

Она сидела у стола 

С блестящей Ниной Воронскою, 

Сей Клеопатрою Невы; 

И верно б согласились вы, 

Что Нина мраморной красою 

Затмить соседку не могла, 

Хоть ослепительна была. 

XVII. 

"Ужели, - думает Евгений, - 

Ужель она? Но точно... Нет... 

Как! из глуши степных селений..." 

И неотвязчивый лорнет 

Он обращает поминутно 

На ту, чей вид напомнил смутно 

Ему забытые черты. 

"Скажи мне, князь, не знаешь ты, 

Кто там в малиновом берете 

С послом испанским говорит?" 

Князь на Онегина глядит. 

- Ага! давно ж ты не был в свете. 

Постой, тебя представлю я. - 

"Да кто ж она?" - Жена моя. - 

XVIII. 

"Так ты женат! не знал я ране! 

Давно ли?" - Около двух лет. - 

"На ком?" - На Лариной. - "Татьяне!" 

- Ты ей знаком? - "Я им сосед". 

- О, так пойдем же. - Князь подходит 

К своей жене и ей подводит 

Родню и друга своего. 

Княгиня смотрит на него... 

И что ей душу не смутило, 

Как сильно ни была она 

Удивлена, поражена, 

Но ей ничто не изменило: 

В ней сохранился тот же тон, 

Был также тих ее поклон. 

XIX. 

Ей-ей! не то, чтоб содрогнулась, 

Иль стала вдруг бледна, красна... 

У ней и бровь не шевельнулась; 

Не сжала даже губ она. 

Хоть он глядел нельзя прилежней, 

Но и следов Татьяны прежней 

Не мог Онегин обрести. 

С ней речь хотел он завести 

И - и не мог. Она спросила, 

Давно ль он здесь, откуда он 

И не из их ли уж сторон? 

Потом к супругу обратила 

Усталый взгляд; скользнула вон... 

И недвижим остался он. 

XX. 

Ужель та самая Татьяна, 

Которой он наедине, 

В начале нашего романа, 

В глухой, далекой стороне, 

В благом пылу нравоученья 

Читал когда-то наставленья, 

Та, от которой он хранит 

Письмо, где сердце говорит, 

Где все наруже, все на воле, 

Та девочка... иль это сон?.. 

Та девочка, которой он 

Пренебрегал в смиренной доле, 

Ужели с ним сейчас была 

Так равнодушна, так смела? 

XXI. 

Он оставляет раут тесный, 

Домой задумчив едет он; 

Мечтой то грустной, то прелестной 

Его встревожен поздний сон. 

Проснулся он; ему приносят 

Письмо: князь N. покорно просит 

Его на вечер. "Боже! к ней!.. 

О, буду, буду!" и скорей 

Марает он ответ учтивый. 

Что с ним? в каком он странном сне! 

Что шевельнулось в глубине 

Души холодной и ленивой? 

Досада? суетность? иль вновь 

Забота юности - любовь? 

XXII. 

Онегин вновь часы считает, 

Вновь не дождется дню конца. 

Но десять бьет; он выезжает, 

Он полетел, он у крыльца, 

Он с трепетом к княгине входит; 

Татьяну он одну находит, 

И вместе несколько минут 

Они сидят. Слова нейдут 

Из уст Онегина. Угрюмый, 

Неловкий, он едва, едва 

Ей отвечает. Голова 

Его полна упрямой думой. 

Упрямо смотрит он: она 

Сидит покойна и вольна. 

XXIII. 

Приходит муж. Он прерывает 

Сей неприятный tкte-а-tкte; 

С Онегиным он вспоминает 

Проказы, шутки прежних лет. 

Они смеются. Входят гости. 

Вот крупной солью светской злости 

Стал оживляться разговор; 

Перед хозяйкой легкий вздор 

Мелькал без глупого жеманства, 

И прерывал его меж тем 

Разумный толк без пошлых тем, 

Без вечных истин, без педанства, 

И не пугал ничьих ушей 

Свободной живостью своей. 

XXIV. 

Тут был однако цвет столицы, 

И знать и моды образцы, 

Везде встречаемые лицы, 

Необходимые глупцы; 

Тут были дамы пожилые 

В чепцах и розах, с виду злые; 

Тут было несколько девиц, 

Не улыбающихся лиц; 

Тут был посланник, говоривший 

О государственных делах; 

Тут был в душистых сединах 

Старик, по-старому шутивший: 

Отменно тонко и умно, 

Что нынче несколько смешно. 

XXV. 

Тут был на эпиграммы падкий 

На все сердитый господин: 

На чай хозяйский слишком сладкий, 

На плоскость дам, на тон мужчин, 

На толки про роман туманный, 

На вензель, двум сестрицам данный, 

На ложь журналов, на войну, 

На снег и на свою жену. 

....................................... 

....................................... 

....................................... 

....................................... 

....................................... 

....................................... 

XXVI. 

Тут был Проласов, заслуживший 

Известность низостью души, 

Во всех альбомах притупивший, 

St.-Priest, твои карандаши; 

В дверях другой диктатор бальный 

Стоял картинкою журнальной, 

Румян, как вербный херувим, 

Затянут, нем и недвижим, 

И путешественник залетный, 

Перекрахмаленный нахал, 

В гостях улыбку возбуждал 

Своей осанкою заботной, 

И молча обмененный взор 

Ему был общий приговор. 

XXVII. 

Но мой Онегин вечер целый 

Татьяной занят был одной, 

Не этой девочкой несмелой, 

Влюбленной, бедной и простой, 

Но равнодушною княгиней, 

Но неприступною богиней 

Роскошной, царственной Невы. 

О люди! все похожи вы 

На прародительницу Эву: 

Что вам дано, то не влечет; 

Вас непрестанно змий зовет