Но только сонным обаяньем 

Он позабылся, уж сосед 

В безмолвный входит кабинет 

И будит Ленского воззваньем: 

"Пора вставать: седьмой уж час. 

Онегин верно ждет уж нас". 

XXIV. 

Но ошибался он: Евгений 

Спал в это время мертвым сном. 

Уже редеют ночи тени 

И встречен Веспер петухом; 

Онегин спит себе глубоко. 

Уж солнце катится высоко 

И перелетная метель 

Блестит и вьется; но постель 

Еще Евгений не покинул, 

Еще над ним летает сон. 

Вот наконец проснулся он 

И полы завеса раздвинул; 

Глядит - и видит, что пора 

Давно уж ехать со двора. 

XXV. 

Он поскорей звонит. Вбегает 

К нему слуга француз Гильо, 

Халат и туфли предлагает 

И подает ему белье. 

Спешит Онегин одеваться, 

Слуге велит приготовляться 

С ним вместе ехать и с собой 

Взять также ящик боевой. 

Готовы санки беговые. 

Он сел, на мельницу летит. 

Примчались. Он слуге велит 

Лепажа (39) стволы роковые 

Нести за ним, а лошадям 

Отъехать в поле к двум дубкам. 

XXVI. 

Опершись на плотину, Ленский 

Давно нетерпеливо ждал; 

Меж тем, механик деревенский, 

Зарецкий жорнов осуждал. 

"Но где же, - молвил с изумленьем 

Зарецкий, - где ваш секундант?" 

В дуэлях классик и педант, 

Любил методу он из чувства, 

И человека растянуть 

Он позволял - не как-нибудь, 

Но в строгих правилах искусства, 

По всем преданьям старины 

(Что похвалить мы в нем должны). 

XXVII. 

"Мой секундант? - сказал Евгений, - 

Вот он: мой друг, monsieur Guillot. 

Я не предвижу возражений 

На представление мое: 

Хоть человек он неизвестный, 

Но уж конечно малый честный". 

Зарецкий губу закусил. 

Онегин Ленского спросил: 

"Что ж, начинать?" - Начнем, пожалуй, - 

Сказал Владимир. И пошли 

За мельницу. Пока вдали 

Зарецкий наш и честный малой 

Вступили в важный договор, 

Враги стоят, потупя взор. 

XXVIII. 

Враги! Давно ли друг от друга 

Их жажда крови отвела? 

Давно ль они часы досуга, 

Трапезу, мысли и дела 

Делили дружно? Ныне злобно, 

Врагам наследственным подобно, 

Как в страшном, непонятном сне, 

Они друг другу в тишине 

Готовят гибель хладнокровно... 

Не засмеяться ли им, пока 

Не обагрилась их рука, 

Не разойтиться ль полюбовно?.. 

Но дико светская вражда 

Боится ложного стыда. 

XXIX. 

Вот пистолеты уж блеснули, 

Гремит о шомпол молоток. 

В граненый ствол уходят пули, 

И щелкнул в первый раз курок. 

Вот порох струйкой сероватой 

На полок сыплется. Зубчатый, 

Надежно ввинченный кремень 

Взведен еще. За ближний пень 

Становится Гильо смущенный. 

Плащи бросают два врага. 

Зарецкий тридцать два шага 

Отмерял с точностью отменной, 

Друзей развел по крайний след, 

И каждый взял свой пистолет. 

XXX. 

"Теперь сходитесь". 

Хладнокровно, 

Еще не целя, два врага 

Походкой твердой, тихо, ровно 

Четыре перешли шага, 

Четыре смертные ступени. 

Свой пистолет тогда Евгений, 

Не преставая наступать, 

Стал первый тихо подымать. 

Вот пять шагов еще ступили, 

И Ленский, жмуря левый глаз, 

Стал также целить - но как раз 

Онегин выстрелил... Пробили 

Часы урочные: поэт 

Роняет, молча, пистолет, 

XXXI. 

На грудь кладет тихонько руку 

И падает. Туманный взор 

Изображает смерть, не муку. 

Так медленно по скату гор, 

На солнце искрами блистая, 

Спадает глыба снеговая. 

Мгновенным холодом облит, 

Онегин к юноше спешит, 

Глядит, зовет его... напрасно: 

Его уж нет. Младой певец 

Нашел безвременный конец! 

Дохнула буря, цвет прекрасный 

Увял на утренней заре, 

Потух огонь на алтаре!.. 

XXXII. 

Недвижим он лежал, и странен 

Был томный вид его чела. 

Под грудь он был навылет ранен; 

Дымясь, из раны кровь текла. 

Тому назад одно мгновенье 

В сем сердце билось вдохновенье, 

Вражда, надежда и любовь, 

Играла жизнь, кипела кровь: 

Теперь, как в доме опустелом, 

Все в нем и тихо и темно; 

Замолкло навсегда оно. 

Закрыты ставни, окны мелом 

Забелены. Хозяйки нет. 

А где, бог весть. Пропал и след. 

XXXIII. 

Приятно дерзкой эпиграммой 

Взбесить оплошного врага; 

Приятно зреть, как он, упрямо 

Склонив бодливые рога, 

Невольно в зеркало глядится 

И узнавать себя стыдится; 

Приятней, если он, друзья, 

Завоет сдуру: это я! 

Еще приятнее в молчанье 

Ему готовить честный гроб 

И тихо целить в бледный лоб 

На благородном расстоянье; 

Но отослать его к отцам 

Едва ль приятно будет вам. 

XXXIV. 

Что ж, если вашим пистолетом 

Сражен приятель молодой, 

Нескромным взглядом, иль ответом, 

Или безделицей иной 

Вас оскорбивший за бутылкой, 

Иль даже сам в досаде пылкой 

Вас гордо вызвавший на бой, 

Скажите: вашею душой 

Какое чувство овладеет, 

Когда недвижим, на земле 

Пред вами с смертью на челе, 

Он постепенно костенеет, 

Когда он глух и молчалив 

На ваш отчаянный призыв? 

XXXV. 

В тоске сердечных угрызений, 

Рукою стиснув пистолет, 

Глядит на Ленского Евгений. 

"Ну, что ж? убит", - решил сосед. 

Убит!.. Сим страшным восклицаньем 

Сражен, Онегин с содроганьем 

Отходит и людей зовет. 

Зарецкий бережно кладет 

На сани труп оледенелый; 

Домой везет он страшный клад. 

Почуя мертвого, храпят 

И бьются кони, пеной белой 

Стальные мочат удила, 

И полетели как стрела. 

XXXVI. 

Друзья мои, вам жаль поэта: 

Во цвете радостных надежд, 

Их не свершив еще для света, 

Чуть из младенческих одежд, 

Увял! Где жаркое волненье, 

Где благородное стремленье 

И чувств, и мыслей молодых, 

Высоких, нежных, удалых? 

Где бурные любви желанья, 

И жажда знаний и труда, 

И страх порока и стыда, 

И вы, заветные мечтанья, 

Вы, призрак жизни неземной, 

Вы, сны поэзии святой! 

XXXVII. 

Быть может, он для блага мира 

Иль хоть для славы был рожден; 

Его умолкнувшая лира 

Гремучий, непрерывный звон 

В веках поднять могла. Поэта, 

Быть может, на ступенях света 

Ждала высокая ступень. 

Его страдальческая тень, 

Быть может, унесла с собою 

Святую тайну, и для нас 

Погиб животворящий глас, 

И за могильною чертою 

К ней не домчится гимн времен, 

Благословение племен. 

XXXVIII. XXXIX. 

А может быть и то: поэта 

Обыкновенный ждал удел.