Проще простого было связать воедино сведения о движении эшелонов в перехваченной радиограмме и этого "гостя" - железнодорожника, его мягкий вильнюсский акцент и выращиваемые только под Вильнюсом огурцы "траку", обнаруженные на месте выхода рации в эфир. 

И наконец, целлофановые обертки от сала, предназначенного у немцев для парашютистов и морских десантников. 

Без труда выстраивалась цельная, вполне достоверная картина... В группе - четыре человека, и передачу с движения вели вчера двое других. Возможно, те самые, кого Гролинская встретила с Николаевым и Сенцовым в темноте у станции. 

Железнодорожник, по всей вероятности, - связник или курьер-маршрутник. Он прибыл, очевидно, из Прибалтики и после контакта с Николаевым и Сенцовым уехал в сторону Гродно, в том направлении, где, судя по тексту перехвата, как раз велось систематическое наблюдение за движением эшелонов. 

А уходили они дважды через соседний участок из предосторожности: на всякий случай, чтобы "сбросить хвост", если за ними попытаются следить. 

Все легко и достоверно раскладывалось по полочкам, до того легко, что я заставлял себя не делать до времени выводов и критически относиться даже к самым очевидным фактам и совпадениям. 

Имелись и небольшие противоречия, из них лишь одно обстоятельство по-настоящему колебало все правдоподобное и весьма убедительное построение: целлофановые обертки они оставили на виду, в пепельнице, а те, кого мы разыскивали, люди бывалые, весьма осторожные, этого, надо полагать, никогда бы не сделали. Впрочем, и на старуху бывает проруха, чем черт не шутит... 

Более всего мне хотелось посоветоваться с Поляковым, но до следующего утра, пока он не вернется в Управление, сделать это было, наверно, невозможно. 

Я подробно разъяснил пани Гролинской, что она должна предпринять, если Николаев и Сенцов появятся у нее в доме или, может, встретятся ей на улице. Затем распрощался, пожелав, чтобы Ежи вернулся живым и здоровым, и еще раз попросил сохранить в тайне весь наш разговор. Она обещала. 

С Николаевым и Сенцовым - подлинными или мнимыми - требовалось немедленно определиться. Следовало срочно проверить их по словесным портретам, составленным Таманцевым, и по приметам-... Срочно! 

x x x 

Минут десять спустя мы мчались к аэродрому. Блинов, когда я сообщил ему, что этих двух офицеров в доме нет, что они ушли ночью через соседний участок, заморгал своими пушистыми ресницами, как ребенок, у которого отобрали игрушку или обманули. Затем, вздохнув, полез в кузов и тотчас уснул. А я трясся в кабине, систематизируя и переписывая с клочков бумаги каракули Таманцева - словесные портреты Николаева и Сенцова. 

Из отдела контрразведки авиакорпуса я позвонил по "ВЧ" в Управление. Поляков - он устроил бы все без меня - находился где-то в Гродно, и я продиктовал текст запроса дежурному офицеру. 

- Кто подписывает? - спросил он. 

Этого я и сам еще не знал. Чтобы не беспокоить генерала, я попросил соединить меня с его заместителем, полковником Ряшенцевым. 

Тот выслушал меня и, чуть помедлив, сказал: 

- Есть свежее разъяснение, что не следует злоупотреблять литерами "Срочно!" и "Весьма срочно!". Применять их надлежит лишь в экстренных случаях. У вас же оснований для экстренности я не вижу. Обыкновенная проверка. Запрос я подпишу, но только обычный... 

Я знал: на обычный запрос ответ может быть через трое или даже четверо суток, что нас никак не устраивало. Мы не могли ждать, и я прямо сказал об этом. 

- Ничем не могу вам помочь. - Полковник положил трубку. 

Тут я невольно позавидовал арапству Таманцева. Он в случае надобности мог не моргнув глазом действовать от имени хоть маршала, хоть наркома, нисколько не опасаясь последствий, а потом еще с обидой, если не с возмущением уставиться на тебя: "Ну и что?! Я же не для себя, а для пользы дела!" 

Я опять соединился с Управлением; не хотелось, но, как ни крути, приходилось обращаться к генералу. 

- Он занят, - сообщил мне дежурный. 

- Доложите: по срочном делу, - потребовал я. - Алехин от Полякова. 

Прошло, наверно, около минуты, прежде чем в трубке раздался окающий, грубоватый голос Егорова. 

- Что там у вас? - вроде с недовольством спросил он и, хотя я рта не успел открыть, предупредил: - Тише. Не так громко. 

Я вспомнил, что у его аппарата сильная мембрана, и сообразил: в кабинете кто-то посторонний и генерал не желает, чтобы слышали, что я скажу. Тем лучше: если там кто-то сидит, не будет вопросов и разговора по существу дела - пока нет результата, они неприятны. 

Я начал объяснять, успел произнести каких-нибудь три фразы и тут же услышал, как по другому телефону он приказывает дежурному офицеру: "Поставьте мою подпись под запросом, переданным Алехиным. Литер - „Весьма срочно!". Ответ в Лиду. Передайте без промедления!" 

Властности в его голосе вполне хватило бы на пятерых генералов. Стальная категоричность и безапелляционность. Особенно впечатляюще прозвучало "без промедления" и "весьма срочно". Указания же насчет этого литера его будто и не касались, он даже не выслушал мои обоснования. 

- У вас все? - спросил он меня затем. 

- Да. 

- Вы хорошо зацепились, надежно? 

- Как сказать... - неопределенно проговорил я; у меня защемило под ложечкой: полагаясь на Полякова, он, очевидно, не вникал в обстоятельства дела и считал, что мы ведем разыскиваемых и возьмем их сегодня или завтра, как только выявим их связи, а у нас практически ничего не было. 

- Не теряйте время! Лишне вокруг да около не ходите. Вы меня поняли? 

- Да, - с трудом вымолвил я. 

- Я жду результат! - по своему обыкновению, вместо "до свиданья" сказал он и тотчас отключился. 

40. ОПЕРАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ 

ЗАПИСКА ПО "ВЧ" 

"Егорову 

В тексте перехвата по делу "Неман" от 13 августа Вильнюс обозначен как "Вильно". 

Матюшин". 

ЗАПИСКА ПО "ВЧ" 

"Срочно! 

Лида, Алехину 

Сравнительным исследованием фонограмм перехватов по делу "Неман" от 7, 13 и 16 августа установлено наличие в разыскиваемой Вами группе двух квалифицированных радистов. Анализ индивидуальных особенностей передачи и радиопочерков свидетельствует, что один из них (перехваты от 7 и 13 августа) окончил радиоотделение Варшавской разведшколы в местечке Сулеювек, а второй (перехват от 16 августа) обучался в Кенигсбергской школе абвера у старшего инструктора Адольфа Клюге.