— Правда, что мы повинуемся одному Закону, — сказала Багира, заходя в воду и поглядывая искоса на ряды стучащих рогов и настороженных глаз там, где толкались у воды олени и кабаны. — Доброй охоты всем, кто со мной одной крови, — прибавила она ложась и вытягиваясь во весь рост. Выставив один бок из воды, она шепнула сквозь зубы: — А если б не это Закон, можно бы очень хорошо поохотиться. 

Чуткие уши оленей услышали последние слова, по рядам пробежал испуганный шепот: 

— Перемирие! Не забывайте о Перемирии! 

— Тише, тише! — пробурчал дикий слон Хатхи. — Перемирие продолжается, Багира. Не время сейчас говорить об охоте. 

— Кому это лучше знать, как не мне? — ответила Багира, поводя желтыми глазами вверх по реке. — Я теперь ем черепах, ловлю лягушек. Нгайя! Хорошо бы мне выучиться жевать ветки! 

— Нам бы тоже очень этого хотелось, о-очень! — проблеял молоденький олененок, который народился только этой весной и не одобрял старых порядков. 

Как ни плохо было Народу Джунглей, но даже слон Хатхи невольно улыбнулся, а.Маугли, который лежал в теплой воде, опираясь на локти, громко расхохотался и взбил ногами пену. 

— Хорошо сказано, Маленькие Рожки! — промурлыкала Багира. — Когда Перемирие кончится, это будет зачтено в твою пользу. — И она зорко посмотрела в темноту, чтобы узнать олененка при встрече. 

Мало-помалу говор пошел по всему водопою, вверх и вниз по реке. Слышно было, как свиньи, возясь и фыркая, просили потесниться; как мычали буйволы, переговариваясь между собой на песчаных отмелях, как олени рассказывали друг другу жалостные истории о том, что совсем сбились с ног в поисках пищи. Время от времени они спрашивали о чем-нибудь хищников, стоявших на том берегу, но новости были плохие, и жаркий ветер джунглей с шумом проносился между скалами и деревьями, засыпая воду пылью и ветками. 

— И люди тоже умирают за плугом, — сказал молодой олень. — От заката до темноты я видел троих. Они лежали не двигаясь, и их буйволы — рядом с ними. Скоро и мы тоже ляжем и не встанем больше. 

— Река убыла со вчерашней ночи, — сказал Балу. — О Хатхи, приходилось ли тебе видеть засуху, подобную этой? 

— Она пройдет, она пройдет, — отвечал Хатхи, поливая водой из хобота спину и бока. 

— У нас тут есть один, которому не вытерпеть долго, — сказал Балу и посмотрел на мальчика, которого очень любил. 

— Мне? — возмущенно крикнул Маугли, садясь в воде. — У меня нет длинной шерсти, прикрывающей кости, но если бы содрать с тебя шкуру, Балу... 

Хатхи весь затрясся от смеха, а Балу сказал строго: 

— Детеныш, этого не подобает говорить учителю Закона! Меня еще никто не видел без шкуры. 

— Да нет, я не хотел сказать ничего обидного, Балу. Только то, что ты похож на кокосовый орех в шелухе, а я на тот же орех без шелухи. А если эту твою бурую шелуху... 

Маугли сидел скрестив ноги и объяснял свою мысль, по обыкновению засунув палец в рот, но тут Багира протянула мягкую лапу и опрокинула его в воду. 

— Еще того хуже, — сказала черная пантера, когда мальчик поднялся отфыркиваясь. — То с Балу надо содрать шкуру, то он похож на кокосовый орех. Смотри, как бы он не сделал того, что делают кокосовые орехи! 

— А что? — спросил Маугли, позабывшись на минуту, хотя это одна из самых старых шуток в джунглях. 

— Не разбил бы тебе голову, — невозмутимо ответила Багира, снова опрокидывая мальчика в воду. 

— Нехорошо смеяться над своим учителем, — сказал медведь, после того как Маугли окунулся в третий раз. 

— Нехорошо! А чего же вы хотите? Этот голыш бегает по лесу и насмехается, как обезьяна, над тем, кто был когда-то добрым охотником, да еще дергает за усы забавы ради. 

Это спускался к реке, ковыляя, Шер-Хан, хромой тигр. Он подождал немножко, наслаждаясь переполохом, который поднялся среди оленей на том берегу, потом опустил к воде усатую квадратную голову и начал лакать, ворча: 

— Джунгли теперь логово для голых щенят! Взгляни на меня, человечий детеныш! 

Маугли взглянул на него — вернее, посмотрел в упор и очень дерзко, — и через минуту Шер-Хан беспокойно отвернулся. 

— Маугли то, Маугли се! — проворчал он, продолжая лакать воду. — Он не человек и не волк, не то он испугался бы. Будущим летом мне придется просить у него позволения напиться! Уф! 

— Может быть, и так, — сказала Багира, пристально глядя тигру в глаза. — Может быть, и так... Фу, Шер-Хан! Что это за новую пакость ты принес сюда? 

Хромой тигр окунул в воду подбородок и щеки, и темные маслянистые полосы поплыли вниз по реке. 

— Час назад я убил человека, — нагло ответил Шер-Хан. 

Он продолжал лакать воду, мурлыкая и ворча себе под нос. 

Ряды зверей дрогнули и заколебались, над ними пронесся шепот, который перешел в крик: — Он убил человека! Убил человека! И все посмотрели на дикого слона Хатхи, но тот, казалось, не слышал. Хатхи никогда не торопится, оттого он и живет так долго. 

— В такое время убивать человека! Разве нет другой дичи в джунглях? — презрительно сказала Багира, выходя из оскверненной воды и по-кошачьи отряхивая одну лапу за другой. 

— Я убил его не для еды, а потому, что мне так хотелось. 

Опять поднялся испуганный ропот, и внимательные белые глазки Хатхи сурово посмотрели в сторону Шер-Хана. 

— Потому, что мне так хотелось, — протянул Шер-Хан. — А теперь я пришел сюда, чтобы утолить жажду и очиститься. Кто мне запретит? 

Спина Багиры изогнулась, как бамбук на сильном ветру, но Хатхи спокойно поднял свой хобот. 

— Ты убил потому, что тебе так хотелось? — спросил он. 

А когда Хатхи спрашивает, лучше отвечать. 

— Вот именно. Это было мое право и моя ночь. Ты это знаешь, о Хатхи, — отвечал Шер-Хан почти вежливо. 

— Да я знаю, — ответил Хатхи и, помолчав немного спросил: — Ты напился вволю? 

— На эту ночь — да. 

— Тогда уходи. Река для того, чтобы пить, а не для того чтобы осквернять ее. Никто, кроме хромого тигра, не стал бы хвастаться своим правом в такое время... В такое время, когда все мы страдаем вместе — и человек и Народ Джунглей. Чистый или нечистый, ступай в свою берлогу, Шер-Хан!