Теперь, когда Мересьев всей силой своей воли устремился к одной цели - научиться ходить, - он плохо замечал, что творится вокруг него. День свой он рассчитал по строгому графику. Три часа в день - по часу утром, в полдень и вечером - проводил он на протезах, расхаживая по коридору. Сначала больных раздражала фигура в синем халате, бесконечно, с методичностью маятника мелькавшая в дверях палат, и равномерный скрип протезов, тягуче разносившийся в коридорных просторах. Потом к этому так привыкли, что как-то и не мыслили определенных часов суток без этой маячившей фигуры, и, когда Мересьев однажды заболел гриппом, из соседних палат в сорок вторую пришли гонцы узнать, что случилось с безногим лейтенантом. 

По утрам Алексей делал зарядку, а потом, сидя на стуле, тренировал ноги для управления самолетом. Иной раз он упражнялся до одури, до того, что начинало звенеть в ушах, перед глазами мельтешили сверкающие зеленые круги и пол начинал качаться под ногами. Тогда он шел к рукомойнику, мочил голову, потом отлеживался, чтобы прийти в себя и не пропустить часа ходьбы и гимнастики. 

На этот раз, находившись до головокружения, он, не видя ничего перед собой, нащупал дверь и тихо опустился на свою койку. Только тогда проникли в его сознание голоса: ровный, чуть-чуть насмешливый - Клавдии Михайловны и бурный, обиженный - майора Стручкова. 

Оба были так увлечены разговором, что и не заметили, как вошел Мересьев. 

- Да поймите же меня, я серьезно говорю! Доходит это до вас? Женщина вы или нет? 

- Женщина, конечно, только ничего до меня не доходит, и серьезно на эту тему вы говорить не можете. Да и не нужна она мне, ваша серьезность. 

Стручков вышел из себя. Резко, будто выкрикивая ругательство, он закричал на всю палату: 

- Да люблю же я вас, черт возьми! Надо же не женщиной, а поленом осиновым быть, чтобы этого не видеть! Ну, дошло? - Он отвернулся, забарабанил пальцами по окну. 

Клавдия Михайловна тихо пошла к двери - неслышной, осторожной походкой опытной медицинской сестры. 

- Стойте, куда вы? Ну, что вы мне ответите? 

- Здесь не время и не место об этом разговаривать. Я на работе. 

- Что вы крутите? Что вы жилы из меня тянете? Отвечайте! - В голосе майора слышалась тоска. 

Клавдия Михайловна остановилась в дверях. Ее стройная фигура четко вырисовывалась на фоне темного коридора. Мересьев и не подозревал, что эта тихая и немолодая уже сестра может быть такой по-женски сильной и привлекательной. Она стояла, закинув голову, и словно с пьедестала смотрела на майора. 

- Хорошо, я вам отвечу. Я не люблю вас и, вероятно, никогда не смогла бы полюбить. 

Она ушла. Майор бросился на кровать и сунул голову в подушку. Мересьеву стали понятны все стручковские чудачества последних дней - его вспыльчивость, нервозность, когда в комнате появлялась сестра, резкие переходы от веселости к вспышкам бешеного гнева. 

Он, должно быть, действительно страдал. Алексею было его жалко, и в то же время он был доволен. Когда майор поднялся с койки, Алексей не удержался от удовольствия пошутить: 

- Что ж, разрешите плюнуть, товарищ майор? 

Если бы он знал, что произойдет, он никогда, даже в шутку, не сказал бы этого. Майор подбежал к его койке и отчаянным каким-то голосом крикнул: 

- Плюй! Ну, плюй, и будешь прав. Есть за что. Не хочешь?.. Что же теперь делать-то буду, а? Ну что, научи, скажи - ты ведь слышал... - Он сел на койку и закачался, стиснув голову кулаками. - Наверно, думаешь - легкое развлечение? Легкое! Я же всерьез, я же ей предложение, дуре, сделал! 

Вечером Клавдия Михайловна пришла в палату с назначениями. Она была, как всегда, тихая, ласковая, терпеливая. Казалось, что вся она излучает покой. Майору она тоже улыбалась, но посматривала на него с некоторым изумлением и опаской. 

Стручков сидел у окна, сердито кусая ногти. Когда шаги Клавдии Михайловны, удаляясь, застучали по коридору, он проводил ее сердитым и восхищенным взглядом: 

- "Советский ангел..." - какой дурак дал ей такое прозвище! Это же черт в халате! 

Вошла сестра из канцелярии, тощая пожилая женщина. 

- Мересьев Алексей - ходячий? - осведомилась она. 

- Бегающий, - буркнул Стручков. 

- Я пришла сюда не для шуток! - строго заметила сестра. - Мересьева Алексея, старшего лейтенанта, зовут к телефону. 

- Барышня? - оживился майор, подмигивая в сторону сердитой сестры. 

- Я ей в паспорт не смотрела, - проскрипела та, величественно выплывая из палаты. 

Мересьев соскочил с койки. Бодро постукивая палкой, он опередил сестру и действительно бежал по коридору. Он уже около месяца ждал ответа от Оли, и у него мелькнула нелепая мысль: а что, если это она? Этого не могло быть: в такое время приехать из-под Сталинграда в Москву? Да и как она могла найти его тут, в госпитале, когда он ей писал, что работает в тыловой организации, и не в Москве, а в пригороде. 

Но в эту минуту Мересьев верил в чудо и, даже сам не замечая того, бежал, в первый раз по-настоящему бежал на протезах, изредка опираясь на палку, переваливаясь с боку на бок, и протезы скрипели: скрип, скрип, скрип... 

В телефонной трубке звенел грудной, приятный, но совершенно незнакомый голос. Его спросили, он ли старший лейтенант Алексей Петрович Мересьев из сорок второй палаты. 

Сердито и резко, как будто в вопросе этом содержалось что-то для него обидное, Мересьев крикнул в трубку: 

- Да! 

Голос в трубке на минуту осекся. Потом с заметным напряжением холодно извинился за беспокойство. 

- Говорит Анна Грибова. Я знакомая вашего друга, лейтенанта Гвоздева, вы меня не знаете, - с некоторым усилием произнесла девушка, явно обиженная неласковым ответом. 

Но Мересьев, схватившись обеими руками за трубку, уже кричал в нее что есть мочи: