Он вздрогнул, отвернулся от окна. Впервые мысль о ферме в Новой Зеландии не соединилась у него с Таней, и это его испугало. 

Зал был почти уже пуст. Лишь в дальнем углу в кресле вызывающе хохотал напившийся, все же один "букетик" (кажется, Лора, бывшая танцорка мюзик-холла) да возле нее трое каких-то молодчиков деловито обсуждали вопрос - кто возьмет на себя джентльменские обязанности по доставке "букетика" в более подходящую диспозицию. 

Таня стояла в дверях. Десятиборец держал ее под руку. Она смотрела на него растерянно, и поза какая-то была неловкая и скованная. Могла бы, конечно, уйти, не прощаясь, но вот напоминаю о себе. Ничего больше, только лишь напоминание. Конечно, она почувствовала, что он начисто забыл про нее. Чутье у Татьяны Луниной было сверхъестественное. 

Десятиборец вежливо, полудипломатически-полутоварищески улыбался. Лучников подумал, что из этого красавца атлета настойчиво уже выпирает кто-то другой - очень немолодой и не очень здоровый человек. Может быть, иллюзия эта возникла из-за, излишней его быковатости, быковатости, явно преувеличенной нынешней от-вет-ствен-ностью как представителя советских спортивных организаций. 

"Неужели не знает он о наших отношениях?" - подумалось тут Лучникову. 

- Хотите, Андрей, поедем к нам чай пить, - сказала Татьяна. 

Десятиборец с застывшей улыбкой повернул к ней монументальное лицо, явно не сразу до него дошел смысл приглашения. Редактора буржуазной газеты - к чаю? 

- Чай? К вам? - растерялся слегка и Лучников. 

- Почему бы нет? У нас отличный есть английский чай. Посидим по-домашнему... - Неожиданный для нее самой дерзостный ход на глазах переменил Татьяну. Лучников увидел ту, которая поразила его десять лет назад, - лихую московскую девку, которая может и, как шлюха, дать где-нибудь в ванной, а может и влюбить в себя на всю жизнь. 

- Ах, как это мило с вашей стороны, - забормотал он. - Как это кстати. Мне что-то, знаете ли, тошно как-то стало... 

- Ну вот и поедимте чай пить... - прямо вся светясь, сказала Татьяна. 

- На меня, знаете ли, всегда растерзанные столы тоску наводят, - проговорил Лучников. 

- Знаю, знаю, - сказала ему Татьяна беззвучным шевелением губ. 

- Пожалуйста, пожалуйста. На чай, пожалуйста, - наконец высказался десятиборец. 

"Ты что, рехнулась?" - взглядом спросил он жену. "Катись!" - ответила она ему тем же путем. У Лучникова в арендованном "жигуленке" всегда лежало на всякий случай несколько фирменных бутылок и блоков сигарет. Все это он сейчас свалил на столик в прихожей Татьяниной квартиры. Свалил и, услышав из глубины квартиры детские голоса, ужаснулся: о детях-то он забыл - ни жвачки, ни кока-колы, ни автомобильчиков "горджи" с собой нет. Он почему-то никогда не думал о Татьяниных детях, и она сама никогда не говорила с ним ни о двенадцатилетней Милке, ни о девятилетнем Саше. 

Дети пришли познакомиться с иностранцем. Милка - нимфеточка, другой и не могла быть дочь Татьяны. А вот Саша. Арсюша, Андрюша, Антоша и Саша - вдруг выстроилась в голове Лучникова такая схема. Он испугался. Лобастый стройненький мальчик, кажется, грустный. Как раз десять лет назад мы с Танькой и встретились. Тогда я уволок ее с какой-то пьянки и без всяких церемоний... Да неужели? Глаза серые, и у меня серые, но и у десятиборца серые. Челюсть крепкая, и у меня крепкая, а у десятиборца-то просто утюг... В полной растерянности Лучников подарил Саше свой "Монблан" с золотым пером. В проеме кухонной двери появилась Татьяна. 

- Ну как, уже познакомились? - Звонкая бодрая спортсменочка. 

Лучников глазами спросил ее о Саше. Она комически развела руками и одновременно пожала плечами и так застыла с обезьяньей греховной мордочкой. Это было очень смешно, и все засмеялись - и Лучников, и дети, а Танька еще попрыгала, подтанцевала на месте: елочка-дешевочка. 

Десятиборец отошел к так называемому "бару" и вернулся с двумя бутылками французского коньяка, дескать, мы тоже не лыком шиты. 

Тут такая уж пошла фальшивка! Десятиборец сел за полированным столом напротив Лучникова и налил хрустальные рюмки - всем располагаем, и коньяк и хрусталь, - вроде он именно к нему пришел, этот любопытный иностранец; мужчина же, значит, к мужчине. 

- Ну, со свиданьицем, - сказал он. - Татьяна, выпьешь? 

- Сейчас! - донеслось из кухни. 

- А вы где работаете? - спросил Лучников. 

- Как где? - удивился десятиборец. 

- Ну, вы работаете вообще-то где-нибудь или... или "фриланс"? 

- Как вы сказали? - напрягся десятиборец. 

- Внештатно! - перевела из кухни Татьяна. 

- Ну, я вообще-то заместитель начальника Главка, - сказал десятиборец. - Главное управление спортивных единоборств. 

Лучников засмеялся - шутка ему понравилась. Видимо, парень все же не так уж и туп. 

- А что вы смеетесь, Андрей? - спросила, входя с подносом, Татьяна. 

- Понравилась шутка вашего мужа. Главное управление спортивных единоборств - это звучит! 

- Что же тут смешного? - удивился Суп. 

- Такой Главк и в самом деле есть в нашем Комитете, - сказала Таня. - Все нормально. Главк как Главк. Главное управление спортивных единоборств... 

Лучников чувствовал себя пристыженным всякий раз, когда советская явь поворачивалась к нему еще каким-нибудь своим непознанным боком. Все же как ни сливайся с ней, до конца не постигнешь. 

- Юмор все-таки существует: он в том... - сказал он, стараясь на Татьяну не глядеть, - что вы работаете в Главке единоборств, а сами-то десятиборец. 

- Так что? - спросил муж. 

Татьяна расхохоталась. Она уже успела махнуть большую рюмку коньяку. 

- А мне как-то и в голову раньше не приходило, - сказала она. - В самом деле смешно. Десятиборец в Единоборстве. 

Хохот был несколько тревожащего свойства. 

- Насчет десятиборья, так у нас прежних заслуг не забывают, - сказал муж. - Вот гляньте! Вот мои этапы. Восемь лет в первой десятке держался... 

Кубки и бронзовые фигуры венчали югославский сервант. Лучникова немного раздражала заурядность квартирного стиля - все-таки дом Татьяны представлялся ему в воображении (если когда-нибудь представлялся) каким-то иным. 

Пошла вторая рюмка. Про чай и думать забыли.