Господин Меркатор, бегло, хотя и безграмотно, говорящий, почитай, на двадцати языках, включая даже иврит, сразу распознал в Кузенкове советского человека и предложил ему чашечку кофе. Через несколько дней он увидел Марлена Михайловича на экране телевизора и очень возгордился, что такая важная персона стала его "кастомером", то есть постоянным клиентом. Ему очень льстило, что Марлен Михайлович удостаивает его беседами, да не только удостаивает, но даже и как-то особенным образом интересуется, словно желает что-то из этих бесед почерпнуть. Когда в лавке появлялся Кузенков, господин Меркатор оставлял торговлю двум молодым подручным, с достоинством распоряжался насчет "чашечки кофе" и приглашал гостя в свой кабинет, в мягкие кожаные кресла, в прохладу, где они иной раз беседовали чуть ли не по часу, а то и больше. 

- Любопытно, господин Меркатор, - с партийным прищуром спрашивал Марлен Михайлович, - вот вы, предприниматель-одиночка, тоже являетесь сторонником Общей Судьбы? 

Господин Меркатор поднимал брови, разводил руками, потом прижимал ладони к груди. Месье Кузенко может не сомневаться: как и все мыслящие люди (а я себя к таким имею смелость причислять, бизнес - это только часть моей жизни), он, Владко Меркатор, конечно же, горячий сторонник Идеи Общей Судьбы и будет голосовать за ее кандидатов. 

Однако отдает ли себе отчет господин Меркатор в том, что победа СОСа на выборах может привести не к формальному, а к фактическому слиянию Крыма с СССР? 

- Ах, Марлен Михайлович, - вы разрешите мне вас так называть? - трудно поверить в то, что такое великое событие произойдет при жизни нашего поколения, но, если оно произойдет, это будет поистине эксайтмент - стать свидетелем исторического перелома, такое выпадает на долю не каждому. Как вы сказали, месье Кузенко? Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые? Разрешите записать? Александр Блок? 

Господин Меркатор вытаскивал тяжелый, в кожаном переплете гроссбух и записывал в него русскую строчку. Обожаю все русское! И это вовсе не потому, что имею одну шестьдесят четвертую часть русской крови, как наш последний Государь, а просто потому, что мы здесь, на Острове, все, и даже татары, каким-то образом причисляем себя к русской культуре. Вы знаете, наша верхушка, врэвакуанты, были всегда очень тактичны по отношению к национальным группам, а такие, как я, средиземноморские типы, любят терпимость, толерантность, определенную грацию в национальных отношениях. Возьмите меня: кузен - влиятельный адвокат в Венеции, тетя - владелица чайной компании в Тель-Авиве, есть Меркаторы и на Мальте, и в Сардинии, в Марселе, Барселоне... Ноmо mideо tеrrаnо - это человек мира, господин Кузенко. 

- О-хо-хо, господин Меркатор... 

- Почему вы вздыхаете, Марлен Михайлович? Не угодно ли рюмку бенедиктина? Кстати, это самый настоящий бенедиктин, я получаю его прямо из монастыря, и мои покупатели это знают. Продолжаю о врэвакуантах, месье Кузенко! Вот кто может принести огромную пользу великому Советскому Союзу! Поверьте мне, это сливки русской нации - "верх интеллигентности, благородства, таланта. Конечно, они были когда-то реакционерами и дрались против великих вождей Троцкого и Ленина, но ведь когда это было, месье Кузенко? В незапамятные времена! Конечно, и сейчас там есть разные течения, не все такие прогрессивные, как наш замечательный Андрей, но ведь великий Советский Союз в наше время стал так могуч, что может позволить себе некоторые дискуссии среди своих граждан, не так ли? 

- О-хо-хо, господин Меркатор, - вздыхал вконец расстроенный болтовней лавочника Марлен Михайлович. - Вы хотя бы понимаете, что у нас социализм, что если мы объединимся, вы перестанете владеть своим прекрасным магазином? 

- Яки! - радостно сияя, восклицал господин Меркатор. - Так я буду здесь менеджером, социалистическим директором, да?! Ведь не откажется же великий Советский Союз от моего опыта, от моих средиземноморских связей! 

- Допустим, - уныло говорил Марлен Михайлович. - Однако у вас не будет здесь ни английского чая, ни итальянского прошютто, ни французских сыров, ни американских сигарет, ни шотландского виски, ни плодов киви, ни... 

- Ха-ха-ха, - хохотал господин Меркатор. - Отмечаю у вас, Марлен Михайлович, склонность к черному юмору. Ха-ха-ха, это мне нравится! 

- О-хо-хо, господин Меркатор, доверительно вам говорю, что в вашем магазине многого не будет, увы, должен вас огорчить, вы не сможете при социализме похвастаться полным комплектом товаров, мне очень жаль, но вам придется кое-что прятать под прилавком, у вас тут будут очереди и дурной запах, простите меня, господин Меркатор, но не хотите ли вы в свою красивую книгу записать еще одно изречение? Уинстон Черчилль: "Капитализм - это неравное распределение блаженства, социализм - это равное распределение убожества". 

- Браво! Какое счастье все-таки беседовать с образованными людьми! Марлен Михайлович, мы, торговые люди Крыма, постараемся превратить социалистическое убожество, по словам Черчилля, в социалистическое блаженство. Ведь это не трудно, в самом деле. Главное - энергия, главное - инициатива. Равномерное же распределение благ - это, согласитесь, суть человеческой цивилизации. Не этому ли учил нас Иисус? 

- Правильно, Иисус учил нас этому, но мы пока оказались плохими учениками, а жизнь даже в формулу реакционера Черчилля вносит коррективы. Запишите, господин Меркатор, некоторую модификацию: "Социализм - это неравное распределение убожества". 

- А это чье, месье Кузенко? 

- Простите, мне нужно идти. Очень признателен за беседу. 

Господин Меркатор провожал своего почетного гостя до дверей и даже выходил за порог, чтобы его видели вместе со столь важной птицей, с "крупным советским товарищем", соседи и конкуренты по торговой Синопской улице. Молодые подручные яки Хасан и Альберт выносили покупки Кузенкова и укладывали в машину, сильно подержанный "пежо". Сами они раскатывали на шикарных "питерах", но восхищались скромностью могущественного "товарища" и относили ее к общей скромности великого Советского Союза.