Чем ближе мы общались с морем и его обитателями, тем менее чужим казалось оно нам и тем больше мы чувствовали себя как дома. Мы прониклись глубоким уважением к древним первобытным людям, жившим в тесном общении с Тихим океаном и познавшим его совсем с другой стороны, чем мы, цивилизованные люди. Мы сумели вычислить содержание соли в морской воде и дать тунцам и бонито латинские названия. Первобытные люди не занимались этим. Но мне кажется, что представление их о море было все же более верным, чем наше. 

В море мало постоянных примет. Волны и рыбы, солнце и звезды появляются и исчезают. Считалось, что на всем огромном протяжении в 8000 километров, отделяющих острова Южных морей от Перу, не было никакой суши. Поэтому мы были весьма удивлены, когда, достигнув 100o западной долготы; обнаружили, что на морской карте Тихого океана отмечен риф, который должен встретиться, на том курсе, по которому мы следовали. Он был нанесен маленьким кружком, а так как карта была издана в текущем году, то мы заглянули в лоцию "Руководство для моряков в водах Южной Америки", где прочли следующее: 

"В 1908, а затем в 1926 году замечены буруны на расстоянии около 600 морских миль к юго-востоку от островов Галапагос, 6o42' южной широты, 99o43' западной долготы. В 1927 году пароход прошел на расстоянии одной мили к западу от этого места, но не заметил никаких бурунов; в 1934 году другой пароход прошел на расстоянии одной мили к югу и также не увидел следов бурунов. В 1935 году моторное судно „Коври" не обнаружило здесь дна на глубине 160 саженей". 

Судя по картам, этот район явно считался сомнительным для судоходства; но так как плот подвергался меньшему риску, чем глубоко сидящее в воде судно, мы решили плыть прямо к месту, отмеченному на карте, и выяснить, в чем там дело. На карте риф был помечен немного севернее той точки, куда мы направлялись, поэтому мы перенесли кормовое весло к правому борту и повернули парус таким образом, что нос указывал примерно на север, а ветер и волна приходились с правого борта. Ветер теперь усилился, Тихий океан чаще, чем мы к тому привыкли, заглядывал в наши спальные мешки, и погода стала значительно свежее. Одновременно, к нашему великому удовлетворению, мы с легкостью и уверенностью маневрировали нашим "Кон-Тики" даже под очень большим углом к ветру. Но ветер всегда должен был дуть с кормы, иначе парус выворачивался и на нашу долю снова приходилась сумасшедшая работа брать контроль над плотом в свои руки. Два дня и две ночи мы плыли все время на норд-норд-вест. Море разыгралось, волны стали беспорядочными, и, когда юго-восточный пассат начал сменяться восточным, следовать по курсу стало труднее. Каждая набежавшая волна то поднимала, то опускала нас. На мачте находился, постоянный наблюдатель, и горизонт сильно расширялся, когда мы поднимались на гребень волны. Гребни волн вздымались метра на два выше крыши нашей хижины, и когда налетали сразу две громадные волны, то в разгаре борьбы между собой они поднимались еще выше и обрушивались шипящей водяной башней в самых неожиданных направлениях. Мы забаррикадировали вход в хижину ящиками с продовольствием, но ночью все же вымокли. Едва мы уснули, как бамбуковая стена впервые не выдержала натиска. Тысячи струек воды фонтанами ударили сквозь плетеный бамбук. Пенящийся поток преодолел ящики с продовольствием и обрушился на нас. 

- Позвоните водопроводчику, - услышал я сонный голос, в то время как мы уступали место воде, чтобы она могла уйти в щели между бревнами. 

Водопроводчик не пришел, и в наших постелях в ту ночь было много воды. Во время вахты Германа неожиданно явилась на палубу большая макрель. 

На следующий день волны были не такими беспокойными - пассат решил дуть некоторое время с востока. На мачте мы все время сменяли друг друга, рассчитывая быть после полудня у намеченной на карте точки. В море мы заметили гораздо больше признаков жизни, чем обычно. Может быть, потому, что мы следили за ним внимательнее, чем всегда. 

В полдень к плоту подошла огромная меч-рыба, держась ближе к поверхности воды. Расстояние между двумя торчавшими из воды спинными плавниками достигало у нее 2 метров, а меч имел почти такую же длину, как и тело. Рыба-меч пронеслась, изгибаясь, на волосок от рулевого и исчезла за гребнем волны. В полдень, когда мы насыщались пересоленным и мокроватым завтраком, шипящая волна поднесла к самым нашим носам крупную морскую черепаху с панцирем, головой и растопыренными большими ластами. Но этой волне пришлось уступить место двум другим, и черепаха исчезла так же внезапно, как и появилась. Одновременно несколько макрелей, сновавших вокруг черепахи, сверкнули перед нами своими зеленовато-белыми животами. В этом месте было необычайно много крошечных летучих рыбок, величиной не более одного дюйма, плававших огромными косяками к часто залетавших на плот. Мы видели также одиноких чаек и птиц-фрегатов, паривших над плотом, напоминая своими вилообразными хвостами гигантских ласточек. Появление птицы-фрегата считается признаком, указывающим на близость суши, и настроение на плоту поднялось. 

- Может быть, там находится риф или песчаная отмель, - сказал кто-то из нас. 

Другой был настроен более оптимистически. 

- А вдруг мы увидим сейчас, - сказал он, - посреди океана маленький остров, покрытый зеленой травой! Ничего неизвестно - ведь здесь побывало так мало народу. И тогда мы откроем новый остров - остров Кон-Тики! 

Начиная с полудня, Эрик все усерднее и усерднее взбирался на кухонный ящик с секстантом в руках. В 18.20 он сообщил, что мы находимся на 6o42' южной широты, 99042/ западной долготы. Мы были на одну морскую милю восточнее обозначенного на карте рифа. Мы спустили парус и, свернув, сложили его на палубе. Ветер был восточный, и он должен был постепенно доставить нас к нужному месту. Солнце быстро ушло в воду, но его заменила полная луна. Ее яркий свет освещал поверхность моря, отливавшую серебром и чернью от горизонта до горизонта. С мачты видимость была хорошей. Кругом длинными грядами катились волны, но бурунов - признаков подводного рифа - мы не видели. Никто не хотел ложиться спать, все были на палубе; одни смотрели и прислушивались. другие наблюдали с мачты. Подходя ближе к помеченному на карте рифу, мы начали измерять глубину лотом. Все имевшиеся у нас свинцовые грузила были привязаны к шнуру, сплетенному из пятидесяти четырех шелковых нитей, длиной около 800 метров, и хотя шнур вследствие постоянного движения плота опускался не совсем отвесно, свинец погрузился на глубину в 600 метров. Но ни к востоку, ни к западу, ни в самой середине отмеченного на карте места мы не могли достать дна. Мы бросили последний взгляд на поверхность моря и, убедившись, что весь район нами тщательно исследован и в нем нет ни подводных рифов, ни отмелей, подняли парус и поставили кормовое весло в обычное положение, так, чтобы ветер дул с кормы по левому борту. И вот наш плот шел опять своим обычным курсом. Волны, как и прежде, набегали на открытые бревна кормы и исчезали между ними. Теперь наши постели и еда были сухими, если даже тяжелые волны и всерьез начинали атаку и свирепствовали несколько дней. Ветер дул попеременно то с востока, то с юго-востока.