на подбородке - к этому жесту Адам уже успел привыкнуть. 

- В некотором отношении этот малый был для меня как сын. Можно 

сколько угодно твердить себе, что такое всегда может случиться, что это - 

часть игры: я в свое время прекрасно это понимал, как и он. И все же, 

когда такое случается, ничуть не легче от того, что разумом ты все 

понимаешь. - Смоки заморгал, и Адаму открылась та сторона характера 

торговца автомобилями, которую тот редко обнажал. - Это было вчера. 

Сегодня - новый день, - отрывисто бросил Смоки. - И мне хотелось бы знать 

- у вас уже был разговор с Терезой? 

- Пока нет. - Адам знал, что месячная отсрочка, которую он 

предоставил Смоки, прежде чем его сестра продаст акции "Стефенсен моторе", 

скоро истечет. Но Адам ничего не сообщил Терезе. - Я не очень уверен, что 

так уж необходимо советовать моей сестре избавляться от акций, - сказал он. 

Смоки Стефенсен внимательным взглядом окинул лицо Адама. Это был 

проницательный взгляд, от которого, Адам понимал, мало что ускользает. 

Именно эта проницательность и побудила Адама в последние две недели 

пересмотреть свое мнение о фирме "Стефенсен моторе". Дело в том, что в 

системе торговли машинами давно уже пора было многое менять. Но Адам 

считал, что Смоки выживет, ибо борьба за жизнь была для него естественным 

делом. Учитывая это, Адам не видел более выгодных возможностей для 

помещения капитала Терезы и ее детей. 

- Думаю, сейчас самое время для постепенной распродажи акций, - 

заметил Смоки. - Поэтому я не стану нажимать - просто буду ждать и 

надеяться. Но в одном я нисколько не сомневаюсь. Если вы все же 

передумаете, то будете действовать прежде всего в интересах Терезы, а не 

моих. 

- Тут вы абсолютно правы, - с улыбкой заметил Адам. 

- А ваша жена оправилась? - поинтересовался Смоки. 

- По-моему, да, - ответил Адам. Судя по реву моторов, темп гонки 

нарастал, и оба вернулись в ложу компании. 

*** 

Автогонки, как вина, бывают удачные и неудачные. Для "Талладега-500" 

этот год оказался сверхудачным - состязание развивалось быстрым темпом и 

было захватывающе интересным, начиная со стремительного старта и кончая 

блистательным финишем. На протяжении ста восьмидесяти восьми кругов, то 

есть немногим более пятисот миль, лидерство неоднократно переходило от 

одного гонщика к другому. Уэйн Онпэтти и Бадди Андлер, фавориты фирмы, где 

работал Адам, неизменно шли впереди, но у них было с полдюжины сильных 

соперников, в том числе победитель субботней гонки Головорез, почти все 

время возглавлявший состязание. Хотя такой свалки, как накануне, не 

произошло и ни один гонщик не пострадал, с десяток машин из-за технических 

неполадок сошли с дистанции, а еще несколько получили повреждения. Желтые 

предупредительные флажки, требующие снижения темпа, редко взвивались в 

воздух - подавляющая часть гонки проходила на предельных скоростях, при 

зеленых флажках. 

В самом конце между Головорезом и Уэйном Онпэтти разгорелась 

ожесточенная борьба за лидерство. Онпэтти все время шел чуть-чуть впереди 

и вдруг свернул в бокс - в ложе компании так и охнули. Оказалось, он решил 

в последнюю минуту сменить колеса, это стоило ему целых полкруга, а 

Головорезу обеспечило солидное преимущество. 

Однако, как выяснилось, замена колес вполне себя оправдала: Онпэтти 

получил дополнительную устойчивость на виражах и в результате на дальней 

прямой последнего круга нагнал Головореза и некоторое время шел с ним 

вровень. И тем не менее, даже когда оба они стрелой пронеслись по ближней 

прямой и перед ними уже замаячил финиш, никто еще не взялся бы с 

уверенностью предсказать имя победителя. Но вот фут за футом Онпэтти стал 

обходить Головореза и на полкорпуса впереди первым пересек линию финиша. 

За два-три круга до финиша почти все, кто сидел в ложе компании, 

вскочили с мест, истерически скандируя имя Уэйна Онпэтти, а Хаб Хьюитсон и 

еще несколько человек прыгали от радости, словно дети. 

Когда же объявили результат, на мгновение воцарилась тишина, а затем 

раздался оглушительный рев. 

Раскатистые крики радости смешались с возгласами бурного ликования. 

Сияющие сотрудники компании и их гости хлопали друг друга по спине, 

обменивались рукопожатиями. В проходе между рядами два почтенных 

вице-президента отплясывали джигу. "Наша машина выиграла! Наша!" - 

победоносно звучало в ложе. Кто-то горланил неизменное: "В воскресенье - 

побеждай, в понедельник - продавай!" Под громкие крики и оглушительный 

смех все больше поющих вовлекалось в импровизированный хор. Шум нарастал с 

каждой минутой. 

Эрика смотрела на все сначала безучастно, а затем - не веря глазам 

своим и ушам. Конечно, она могла понять охватившую всех радость; она сама 

сначала хоть и была бесстрастна, но под конец не выдержала и стала с 

интересом наблюдать за происходящим и даже вместе с другими наклонилась 

вперед, чтобы увидеть финиш. Но это... Подобное безумие и полное забвение 

всего на свете - это уже совсем другое. 

Ей вспомнилось вчерашнее - боль и горечь утраты. Тело Пьера еще везут 

хоронить, а здесь уже все забыто. Так быстро и бесповоротно. "В 

воскресенье - побеждай, в понедельник - продавай!" 

- Это единственное, что вас волнует! - чеканя каждое слово, ледяным 

тоном произнесла Эрика. 

Тишина наступила не сразу. Но голос Эрики все же перекрыл голоса 

стоявших рядом, и они умолкли. Стало немного тише, и Эрика отчетливо 

повторила: 

- Я сказала: "Это единственное, что вас волнует!" Теперь ее слова уже 

дошли до всех. В ложе смолкли и разговоры, и шум. Во внезапно наступившей 

тишине кто-то спросил: 

- А что тут дурного? 

Такой реакции Эрика не ожидала. Она произнесла ту фразу вдруг, по 

наитию, вовсе не желая привлекать к себе внимание, и сейчас инстинкт 

подсказал ей: надо уходить, и немедленно, чтобы не ставить Адама в 

неловкое положение. И тут ее охватила злость. Злость на Детройт, на 

царящие в нем нравы, многие из которых так наглядно проявились здесь, в 

ложе, злость на то, что сделал этот город с Адамом и с ней. Не станет она