на прочность. Но сказал бодро: 

- Интересно поглядеть, как это у вас получится? 

- Сейчас увидите, - пообещал он и начал: - Уже на первом допросе вы 

исходили из того, что, ненавидя Ларису, я решил избавиться от нее. Я 

действительно любил ее когда-то, но... Долго рассказывать, что там и как у 

нас происходило, но любовь выгорела - вся, дотла. Вы считаете, что антипод 

любви - ненависть. Но, поверьте, это вовсе не так! Настоящий антипод любви 

- равнодушие... И ничего, кроме равнодушия, Лариса у меня в последнее время 

не вызывала. Квартира... Квартира, как вам известно, моя, и вопрос ее 

обмена был лишь вопросом времени. Кстати, известно ли вам, что Лара хотела 

вернуться к матери, но именно я решил оставить ей часть своей площади? Если 

нет, спросите у Наденьки, у их матери - они подтвердят. Неужели я произвожу 

впечатление человека столь нетерпеливого и к тому же столь жестокого, что 

мне легче убить, чем подождать месяц-два? - Груздев внимательно смотрел на 

меня, рассчитывая увидеть, какое впечатление производят его слова, но я 

хоть и думал, что наши мнения здорово совпадают, просто он до конца эти 

вещи закругляет и додумывает, но виду не подавал, сидел и слушал - давай, 

мол, излагай, раз условились... 

Я протянул Груздеву папиросу, он поблагодарил кивком, заломил мундштук 

по-своему - стабилизатором, прикурил и продолжал: 

- Важной уликой против меня вы считаете заявление этого алкоголика 

Липатникова о том, что он меня видел на лестнице. Но я вам еще раз говорю: 

я был там не в семь часов, а в четыре! И Ларису дома не застал, поэтому и 

написал записку... Я не знаю, как мне это доказать, но помогите мне! В 

конце концов, почему слова Липатникова ценнее, чем мои? Но ему вы верите 

безоговорочно, мне же вовсе не верите... 

- Ваш сосед - человек незаинтересованный, - подал я голос. 

- Ну, допустим. Но он ведь только человек, эраре гуманум эст - 

человеку свойственно ошибаться... Тем более, как это положено, всех соседей 

расспросите, осмотрите его часы, - может быть, они врут, - еще что-нибудь 

сделайте! Только делайте, не сидите сиднем, успокоившись на одной версии. 

Еще раз мою жену допросите, квартирохозяйку, сопоставьте их рассказы - тут 

миллиграммы информации могут сыграть счастливую или роковую роль... 

- Хорошо, - перебил я его. - Я обещаю вам еще раз все это проверить 

досконально. Но вы отвлеклись... 

- Да. Действительно... - Груздев тряхнул головой, словно освобождаясь 

от порыва чувств, который он себе только что позволил. - Главная улика 

против меня, просто-таки убийственная, - этот злосчастный "байярд"... 

- Еще и страховой полис... - напомнил я. 

- И этот дурацкий полис, о существовании которого я даже не 

подозревал! Если предположить, что я не имею отношения к убийству... 

- То выходит, вы прямо так и сказали Жеглову, что мы их вам 

подбросили, - встрял я. - А зачем - вы об этом подумали? Наши ребята каждый 

день жизнью рискуют... 

- Подумал, - сказал Груздев твердо. - Вероятно, я был не прав. Не 

вдаваясь в обсуждение ваших моральных качеств, я подумал, что для того, 

чтобы эти вещи мне подбросить, вы должны были иметь их сами... А это уже 

маловероятно. Значит, их подбросил мне убийца, и отсюда следует, что он 

меня знал. Вот в этом направлении вам и надо искать... 

Я невольно усмехнулся: войдя в роль, Груздев начал давать мне 

указания, будто он сам был моим начальником, а не Глеб Георгиевич Жеглов. 

Наверное, что-то такое есть в моем характере, если все вокруг меня, только 

познакомившись, уже пробуют мною командовать. Но я, честно говоря, 

командиров таких самозванных недолюбливаю, с меня тех хватает, которые по 

уставу положены. Потому я и сказал Груздеву: 

- В каком направлении искать, это вы меня не учите, сообразим сами 

кое-как! 

Он, видно, понял, что хватил лишку, потому что сразу же вроде как 

извинился: 

- Да мне и в голову не приходило... без меня учителя найдутся. Я 

просто хотел сказать, что самая у вас неблагодарная задача - доказать мою 

вину. Поскольку я не виноват и рано или поздно это откроется, я в это свято 

верую, а то бы и жить дальше не стоило... - Он тяжело, судорожно как-то 

вздохнул, добавил: - Был такой китайский мудрец, Конфуций его звали, вот он 

сказал однажды: "Очень трудно поймать в темной комнате кошку. Особенно если 

ее там нет..." 

Поймать в темной комнате кошку - это значит доказать, что он убил 

Ларису. А кошки в комнате вовсе нет... М-да, это он лихо завернул, красиво, 

надо будет Глебу рассказать, он такие выражения любит. К слову вспомнилась 

мне "Черная кошка", и от этого я почему-то почувствовал себя неуверенно, 

тоскливо мне стало как-то. Помолчал я, и Груздев сидел молча, в камере 

нашей было тихо, и только на первом этаже слышался смех и крепкие удары 

костяшками о стол - свободная от караула смена забивала "козла". Ввел он 

меня все-таки в сомнение, Груздев, надо будет все, о чем он толкует, до 

ногтя проверить. А я, выходит, никак на него повлиять не смог? Сильнее он 

меня выходит? Это было как-то обидно осознавать. 

- Илья Сергеич, все, про что мы говорили, - это, куда ни кинь, 

воображение. Ну поскольку мы вообразили, что вы не виноваты. А факты 

остаются, и для суда их, по моему разумению, будет вполне достаточно, чтобы 

вас осудить. А какой будет приговор, вы сами знаете, у вас в камере 

Уголовный кодекс имеется. Так не лучше ли сознаться - ведь у вас наверняка 

какие-то причины были, ну, не уважительные конечно, а эти... смягчающие, 

что ли. Суд учтет и может вам жизнь сохранить... 

Груздев вскочил, лицо и шея пошли у него красными пятнами, он 

закричал: 

- Нет! Никогда! Признаться в том, чего не совершал, да еще в убийстве? 

Никогда! Как же я жить-то дальше буду, убийцей?.. Не-ет... Уж если мне