- Ты-то сам против них стоял когда? - спросил Копырин. 

- Случалось, - ответил я, и в этот момент прибежал Жеглов. 

Копырин влез в кабину. Пассажирскую дверь он отпирал длинным рычагом, 

когда-то никелированным, а теперь облезшим до медной прозелени и все-таки 

не потерявшим своего шика - гнутая ручка на фигурном кронштейне. 

Первым в автобус прыгнула огромная дымчатая овчарка Абрек, степенно 

залез проводник-собаковод Алимов, нырнул ловко Коля Тараскин, загремел на 

ступеньках своей аппаратурой и нескладными суставами Шесть-на-девять, 

осторожно, будто в лодку входил, подался судмедэксперт, я шагнул - раз-два, 

к переднему сиденью в углу. Жеглов встал на подножку, молча оглядел всех, 

словно еще раз проверил, есть ли смысл брать нас с собой, и только тогда 

кивнул шоферу. 

Копырин нажал ногой на педаль, стартер завыл так тонко и горестно, так 

скулил он от истощения и старости аккумулятора, что пес Абрек тревожно 

поднял голову, дыбком воздел уши и ответил ему низким рыком. 

Шесть-на-девять, восседавший на кондукторском месте, уже открыл рот, чтобы 

оценить должным образом ситуацию, но Жеглов бросил на него короткий взгляд, 

быстро сказал: 

- Помалкивай... 

И мотор наконец чихнул, затем еще раз, еще - вспышки разрослись в 

частый треск, - заревел громко и счастливо, заволок двор синим едучим 

угаром, и "фердинанд" тронулся, выполз на Большой Каретный и взял курс на 

Садовую. 

Жиденькая толпа стояла у дверей подъезда во дворе пятиэтажного дома в 

Уланском переулке. Копырин лихо затормозил, проводник выскочил с Абреком 

первым, за ним, дробно грохоча каблуками по металлическим ступенькам 

автобуса, вывалились остальные. Навстречу им шагнула девушка в милицейской 

форме, четко вскинула руку к козырьку: 

- Здравия желаю! Докладывает младший сержант Синичкина: вызов оказался 

ложным, ребенок жив, это просто подкидыш. 

- А что же сразу не могли разобраться - жив ребенок или нет? - 

недовольно спросил Жеглов. - Какого черта дергаете по пустякам муровскую 

бригаду? 

Девушка покраснела, быстро ответила: 

- Вызов к дежурному по городу был сделан соседями еще до того, как я 

прибыла на место происшествия. Я пришла со своего поста десять минут назад 

и сразу позвонила на Петровку, но вы уже выехали... 

- А где сейчас ребенок? - поинтересовался Жеглов. 

- Его в квартиру пока внесли, там наверху, - показала Синичкина рукой. 

- Чего же ему еще на холоде терпеть? 

- А почему вообще решили, что он мертвый? - все еще сердито 

допытывался Жеглов. 

- Его обнаружил на лестничной клетке около чердачной двери слесарь 

Миляев... 

Из-за ее спины вырос невысокий парень в замызганной черной 

краснофлотской шинели, на деревянной ноте, затараторил бойко-бойко, 

сглатывая концы фраз: 

- Елки-моталки, а чего ж мне еще-то думать, когда иду я на чердак, 

магистраль бандажить, а оно здеся и лежит, кулечек махонький, люля 

запеленутая, и тишина гробовая - ни тебе крика, ни сопения, а сплошное 

молчание, - и взял меня страх, что какая-то стервоза, извергиня, 

собственное дите жизни лишила, ну, я тут сразу же бегом в тридцать вторую 

квартиру - телефон у них - и вызвал власти милицейские, чтобы дознались они 

про этого демона в женском обличье... 

- Все понятно, - кивнул Жеглов. - Ну, раз приехали, давай, Шарапов, 

поднимемся с тобой, взглянем на найденыша... 

- А что же делать-то с ним, с маленьким? - спросила Синичкина. - Он 

ведь такой крошечный, как будет без матери - непонятно... 

- Чего непонятного - вырастет! - сказал Жеглов, быстро перепрыгивая со 

ступеньки на ступеньку. - Не бросит его страна, государство вырастит, еще 

неизвестно, может быть, станет лучше других, в холе взлелеянных деток. 

Синичкина спросила: 

- А мать искать будем? Жалко маленького... 

- На кой она нужна, такая мать! - хмыкнул Жеглов. - Хотя личность ее 

надо попробовать установить, от такой паскуды можно чего угодно ожидать... 

На площадке пятого этажа нас встретил басистый могучий рев, дверь в 

тридцать вторую квартиру была приоткрыта, старушка качала на руках 

завернутого в одеяло младенца. 

- Проснулся вот - есть просит, - сказала она, протягивая нам сверток, 

будто мы могли его накормить. Я очень осторожно взял ребенка на руки и 

удивился, какой он легонький. Личико его покраснело от крика, он сердито 

открывал свой крошечный беззубый ротишко, издавая пронзительный гневный 

крик. Я сказал ему растерянно: 

- Ну, потерпи, карапуз, потерпи немного... Потерпи, кутька, 

чего-нибудь придумаем... 

Жеглов взглянул на меня, усмехнулся: 

- Ты веришь в приметы? 

- Верю, - сознался я. 

- Добрый тебе знак. Мальчишка-найденыш - это добрая примета, - сказал, 

улыбаясь, Жеглов и велел Синичкиной распеленать ребенка. 

- Зачем? - удивилась девушка, и я тоже не понял, зачем надо 

разворачивать голодного и, наверное, замерзшего ребенка. 

- Делайте, что вам говорят... 

Синичкина быстрыми ловкими движениями распеленывала мальчика на столе, 

и мне приятно было смотреть на ее руки - белые, нежные, несильные, какие-то 

особенно беззащитные оттого, что слабые запястья вырисовывались из обшлагов 

грубого шинельного сукна. Синичкина сердито хмурила брови, сейчас совсем 

немодные - широкие и вразлет, а не тоненькие, выщипанные и чуть подбритые в 

плавные, еле заметные дуги. 

Жеглов взял малыша на руки, и тот заревел еще пуще. Держа очень 

осторожно, но крепко; Жеглов бегло осмотрел этот мягкий орущий комочек, 

вынул из-под него мокрую пеленку и снова передал мальца Синичкиной: 

- Все, заворачивайте. Смотри, Шарапов, у него на голове родимое 

пятнышко... 

На ровном пушистом шарике за левым ушком темнело коричневое пятно 

размером с фасолину.